Как видим, образец письма, подготовленный И. Я. Осмоловским, является разновидностью колониального дискурса, в рамках которого разные способы описания Востока предстают в качестве инструментов контроля, манипулирования или инкорпорирования того, что выступает как явно иной мир
[623].
Состоялась ли эта экспедиция? Весной 1854 г. для решения различных организационных вопросов, связанных с поездкой в Бухару, И. Я. Осмоловскому было предписано явиться в Оренбург
[624]. Дальнейшие события разворачивались по плану, предложенному заведующим сырдарьинскими казахами. В январе 1855 г. в Бухару был отправлен доверенный казах, который должен был доставить письмо В. А. Перовского к кушбеги. Однако, явившись на место, посыльный вынужден был констатировать, что высокопоставленный бухарский чиновник, которому предназначалась бумага оренбургского и самарского генерал-губернатора, уехал с эмиром в Самарканд. Опасаясь за свою жизнь, казах решил дождаться кушбеги в Бухаре. Прошло несколько месяцев. Новых известий от посыльного все еще не было. В это время до Оренбурга стали доходить сведения о новых набегах кокандцев на форт Перовский. Решив, что эта напряженная ситуация требует непосредственного вмешательства И. Я. Осмоловского, В. А. Перовский свернул дело с подготовкой экспедиции и приказал старшему чиновнику МИД вернуться на Сыр-Дарьинскую линию
[625].
В 1857 г. идея с организацией миссии была реанимирована. В эти годы стратегические планы империи в отношении завоевания Центральной Азии приобрели более очевидный, чем прежде, характер. 16 октября 1857 г. Александр II утвердил доклад министра иностранных дел А. М. Горчакова об отправке русского посольства в Хиву и Бухару. Задача этого посольства основывалась не только на идее И. Я. Осмоловского досконально изучить местную ситуацию. Миссии флигель-адъютанта Н. П. Игнатьева, кроме того, предписывалось укрепить влияние России в Хиве и Бухаре, противодействовать сближению между центральноазиатскими ханствами и Британской империей. Н. П. Игнатьев, отправившийся в 1858 г. сначала в Хиву, а затем в Бухару, только частично решил задачи своего посольства
[626].
Чем примечательна история с бухарской экспедицией? Во-первых, мы видим, что Сыр-Дарьинская линия становится своеобразным испытательным полигоном для опробования разных политических действий по отношению к соседним государствам. Эти действия хотя и носили завуалированный характер, но отражали стремление империи к дальнейшему военному продвижению вглубь Центральной Азии. Во-вторых, наблюдается характерная для колониальной ситуации история, когда интеллектуалы (например, востоковеды), оказываясь на отдаленных пограничных рубежах, все больше воспринимают империю как «прогрессивную силу»
[627]. В этом случае мы находим много общего между В. В. Григорьевым и И. Я. Осмоловским — для них обоих, если следовать логике Александра Маршалла, «мир военной информации и востоковедение в значительной степени дополняли друг друга»
[628]. Иначе говоря, противоречия во взглядах на адат и шариат, которые очертили разные способы мышления и восприятия действительности между двумя востоковедами в Оренбурге, на фоне разработки принципиально важных на тот момент военных стратегий и политических тактик становились менее значимыми на Сыр-Дарьинской линии. Хотя точки зрения на российскую центральноазиатскую политику могли варьироваться в тех или иных деталях, но в целом И. Я. Осмоловский и В. В. Григорьев разделяли необходимость служения колониальному режиму и русификации окраин.
Социально-экономическое и культурное взаимодействие на Сырдарье
Сырдарьинский фронтир представлял собой не только стратегический плацдарм для дальнейшего продвижения империи вглубь Центральной Азии — в первую очередь он являлся зоной столкновения и взаимодействия разноукладных способов хозяйствования: кочевого, полукочевого, оседлого животноводства, земледелия, торговли, различных промыслов. С другой стороны, здесь наблюдался значительный симбиоз народов и культур, контактировавших друг с другом: русских, казахов, бухарцев, кокандцев, хивинцев, каракалпаков, бухарских евреев и др. Учитывая эти особенности, мы должны проанализировать, каким образом Российская империя регулировала социально-экономические и культурные процессы, происходившие вдоль нижнего и среднего течения Сырдарьи. Не менее важный вопрос — как на эти изменения реагировали различные акторы фронтирной истории.
Одной из ключевых проблем, которую пытались решить имперские власти, было развитие на Сырдарье земледелия, призванного обеспечить продовольствием военные гарнизоны и способствовать переходу кочевых казахов на оседлость. Для этого требовались значительные усилия, так как долина Сырдарьи могла развиваться только в условиях искусственного орошения, т. е. благодаря устройству арыков, резервуаров, плотин. Хотя в период, предшествовавший русскому завоеванию, различные земельные участки вдоль Сырдарьи уже были возделаны казахами
[629], однако постоянные военные стычки с соседями (кокандцами, хивинцами), засуха и другие факторы приводили к уходу со многих уже возделанных территорий. Не оправдали себя и попытки укрепить местную экономику благодаря созданию земледельческих поселений, состоявших из казаков Оренбургского казачьего войска
[630]. Хозяйство многих из них ограничивалось лишь разведением небольших огородов и содержанием домашней птицы
[631]. В непростых условиях жизни необходимо было разработать стратегический план по развитию земледелия. Его содержание сводилось к обсуждению двух положений: освоить Сырдарью благодаря русским поселенцам из внутренних губерний или ограничиться стимулированием хлебопашества среди казахов?
[632] Как известно, переселенческая политика была действенным инструментом в утверждении русского влияния в различных регионах империи
[633]. Предполагалось, что Сырдарья также испытает наплыв переселенцев, поэтому в 1857 г. стал обсуждаться вопрос о русской колонизации берегов Сырдарьи. Иначе говоря, некоторые чиновники из Санкт-Петербурга
[634] решили, что настало время закрепить за собой нижнее и среднее течение Сырдарьи не только военным, но и экономическим способом, т. е. сделать эту территорию интегрированной частью государства, а русских крестьян-переселенцев использовать как проводников в осуществлении данного намерения. Именно И. Я. Осмоловский и командующий линией генерал-лейтенант А. О. Дебу сыграли решающую роль в том, чтобы убедить В. В. Григорьева и оренбургского и самарского генерал-губернатора А. П. Безака не торопиться с идеей русской колонизации Сырдарьи. Среди аргументов, которые В. В. Григорьев представил в специальной записке в 1862 г., наибольшее значение придавалось сложным природно-климатическим условиям и социальной необустроенности края. Выделяя эти особенности, начальник областного правления оренбургскими казахами не отказывался от экономической колонизации, а предлагал только на время ее отложить
[635]. Однако не все доводы И. Я. Осмоловского убедили В. В. Григорьева. Возражая против экономической колонизации, старший чиновник МИД опасался обострения отношений между местными казахами и русскими крестьянами, которые могут лишить казахов их земельной собственности
[636]. В. В. Григорьев полагал, что этой ситуации не надо придавать столь драматический характер, потому что у казахов нет земельной собственности, а есть земельное владение — когда земля принадлежат не конкретному человеку, а роду и племени
[637]. В Санкт-Петербурге прислушались к мнению В. В. Григорьева, и колонизация Сырдарьи была отложена до 1870‐х гг.
[638]
