В том же 1840 г. Первухин ушел из гимназии. Можно предполагать, что это увольнение не было случайным. Самой веской причиной, очевидно, были финансовые трудности. В 1839–1840 гг. М. Б. Первухин не смог выполнить своих долговых обязательств на общую сумму 1500 рублей, проигнорировав претензии кредиторов. В итоге эти люди обратились к руководству гимназии, которое приняло решение произвести вычет необходимых сумм из зарплаты должника в рассрочку
[692]. Такое положение тяготило М. Б. Первухина
[693], поэтому он принял решение оставить Казань.
Сменив в течение двух лет несколько профессий и мест проживания, М. Б. Первухин в конце концов остановил выбор на Оренбурге. В 1842 г. он устроился столоначальником в Оренбургскую палату государственных имуществ, а два года спустя, в 1844 г., перешел на службу в ОПК в качестве старшего переводчика
[694]. В 1845 г. Первухина направили во Внутреннюю казахскую орду с задачей разобраться в сложившейся после смерти хана Джангира общественно-политической ситуации
[695]. Воспользовавшись поддержкой своего однокашника по Казанскому университету С. И. Матвеева
[696], правителя русской канцелярии хана Внутренней Орды, Первухин легко приобрел расположение оренбургского начальства и после перемещения своего покровителя на более высокий пост
[697] занял его место
[698]. Однако на этом его карьерные успехи кончились, потому что его взгляды на характер управления во Внутренней Орде разошлись с мнением оренбургского военного губернатора В. А. Обручева
[699]. М. Б. Первухин был против возвышения брата Джангир-хана султана Адиля и предлагал усилить управление не за счет местной элиты, а благодаря расширению представительства русских чиновников. Эта идея не понравилась В. А. Обручеву, который, прибыв в Астрахань (где располагался правитель русской канцелярии) и оценив ситуацию, посчитал, что идеи Первухина «оказались слишком преувеличенными, неосновательными и пристрастными». Военный губернатор решил не торопиться с кардинальными реформами и сохранить влияние султана Адиля. Придя к такому заключению, В. А. Обручев предписал ОПК отозвать М. Б. Первухина из Внутренней Орды и «назначить вместо него чиновника испытанной благонадежности»
[700].
В 1850 г. М. Б. Первухин становится попечителем Оренбургской дистанции прилинейных казахов в укреплении Николаевское
[701]. Было ли подобное назначение следствием дальнейшего ухудшения отношений между ним и В. А. Обручевым, сказать сложно. Есть источники, в которых говорится, что человек, определенный на должность попечителя, не был в милости у начальства, и подобная служба становилась своего рода ссылкой
[702]. Тон письма В. В. Григорьева, написанного в 1856 г. попечителю Орской дистанции А. А. Бобровникову, пронизан подобными намеками, однако следует помнить, что эти строки предназначены человеку, к которому председатель ОПК имел дружеское расположение: «Вы единственный попечитель, на честность и ум которого я надеюсь. Настаиваю на этом и потому, между прочим, что не пройдет быть может 4 месяцев, как получите вы другое место, где уже будет конец близкому вашему знакомству с киргизами»
[703].
Сложно сказать, насколько подобная переписка проливает свет на особенности колониального управления в Казахской степи. Другого рода источники, например инструкция 1847 г., разработанная ОПК, позволяют увидеть в личности попечителя нечто большее, чем образ маргинала, обыгрывавшийся на страницах личной переписки. Согласно этому документу, главной обязанностью попечителей было урегулирование конфликтов между казахами и линейными жителями (казаками, русскими поселенцами, проживавшими вблизи военно-укрепленных линий). Кроме того, этим чиновникам предписывалось следить за торговлей, взиманием налогов (кибиточного сбора) и курировать другие сферы социально-экономических отношений
[704]. В действительности же круг обязанностей попечителей был шире, чем это предусматривала инструкция. Можно с уверенностью утверждать, что попечители выполняли и политические функции, собирая разведданные о положении в центральноазиатских ханствах
[705]. Они же вмешивались в вопросы конфессионального регулирования, в некоторых случаях пытаясь административными методами ограничить влияние ислама на казахов
[706]. Критикуя работу попечителей, мы не думаем, что В. В. Григорьев недооценивал значение правительственной инструкции, утвержденной МИД. Будучи педантичным руководителем, он уделял большое внимание подбору кадров и был очень требователен к себе, считая, что ему по силам решить круг местных проблем, которые оказались не по плечу его предшественникам и современникам
[707]. Неудивительно поэтому, что оценки и настроения такого человека менялись так же быстро, как и текущая бюрократическая и политическая конъюнктура. Присвоив себе основные заслуги в устранении проблем делопроизводства ОПК и определив круг виновных, В. В. Григорьев готов был пересмотреть и свое отношение к попечителям. В 1859 г. он выступил с предложением усилить власть этих чиновников за счет снижения влияния казахских султанов-правителей
[708]. Поэтому в числе попечителей в годы председательства В. В. Григорьева значился не только его друг А. А. Бобровников
[709], но и известный этнограф В. Н. Плотников, который разделял взгляды В. В. Григорьева на «мусульманский вопрос» в Казахской степи
[710].
