Это не обязательно говорит о том, что М. Б. Первухин из‐за коррупции и различных злоупотреблений снизил эффективность местного судопроизводства. Есть сведения, что его расследования и подходы к урегулированию конфликтов были организованы так же тщательно
[721], как и при И. Я. Осмоловском. Скорее речь идет о том, что он не смог конкурировать с образом И. Я. Осмоловского еще и потому, что не обладал такими же связями и ресурсами, как его непосредственный начальник. Поэтому М. Б. Первухин долго не задержался на новом месте и в 1856 г. оставил форт Перовский
[722].
Уделив большое внимание сравнению этих двух чиновников, мы должны заметить, что имидж И. Я. Осмоловского не всегда был положительным. Во многом это зависело от контекста, в котором фигурировал тот или иной чиновник. Чувствуя, что стоит «на твердых ногах» в форте Перовский
[723], И. Я. Осмоловский не мог надеяться на такую же уверенность при реализации своих замыслов в Оренбурге или Санкт-Петербурге. В письме к В. В. Григорьеву от 1 сентября 1854 г. И. Я. Осмоловский пишет, что не может полностью довериться переписке, так как она дает почву его врагам в Оренбурге превратно толковать его действия на Сырдарье и распространять в отношении него разные ложные мнения. Приведем отрывок: «…для объяснения по многим делам по управлению мною Сырдарьинскими киргизами, большею частью изложение которых почти не возможно для меня на бумаге, потому что многое показалось бы чисто схоластическим, в особенности вследствие составленного уже обо мне широкообидного для меня мнения в Оренбурге. Хотя я и не знаю по каким данным, но что это мнение существует, в этом я убежден…»
[724].
О том, что сомнения И. Я. Осмоловского по поводу оценки его деятельности на Сырдарье имели какие-то основания, сообщает, например, письмо В. В. Григорьева, написанное В. В. Вельяминову-Зернову в 1857 г.: «О-ий (Осмоловский. — П. Ш., П. С.) показал себя при управлении Сыр-Дарьинскими киргизами совершенным… вверился разным негодяям, а те, воспользовавшись этим, пустились пакостничать. Кибиточная подать на Сыре, говорят, сбирается не то по три, не то четыре раза в год. Участвовал он в этих злоупотреблениях или не участвовал, все равно: в первом случае он и… во-втором о… которого нельзя посадить ни на какое порядочное место»
[725].
Как сложилась дальнейшая судьба М. Б. Первухина? Известно, что в 1858 г. он вышел в отставку. Не прошло и года, как он возвращается на службу, но уже в новом качестве. Он перебирается в Тверскую губернию и занимает должность чиновника в Тверской провиантной дистанции. В период между 1859 и 1863 гг. происходит смена еще нескольких профессий и мест службы. В конце концов М. Б. Первухин возвращается к тому, с чего начинал: в 1863–1865 гг. работает учителем татарского языка в 1-й мужской Астраханской гимназии
[726]. Скончался М. Б. Первухин там же, в Астрахани, в 1871 г.
[727]
Теперь перейдем к биографии иного рода — рассмотрим поведение представителей казахской элиты в условиях фронтирной ситуации. Один из характерных примеров — история султана Ермухаммеда Касымова (ок. 1819–1883). Провозглашенный в 1843 г. казахами, кочевавшими по обе стороны нижнего течения Сырдарьи
[728], ханом, этот человек добился большого влияния, играя на противоречиях между правителями центральноазиатских государств. В 1844 г. Е. Касымов получил фирман от бухарского эмира Насруллы-хана (1826–1860) об официальном подтверждении его ханского титула. Такой же документ был получен от хивинского хана Мухаммад-Амина (1845–1855)
[729]. Почему возвышение Илекея играло важную роль для различных политических акторов? Эта практика была удобным средством контролировать казахские кочевые группы
[730], которые, перемещаясь на большие расстояния, лишь формально признавали власть хивинского хана или бухарского эмира. Кочевки самого Е. Касымова включали пространство от р. Иргиз (летом) до приаральских Каракумов (зимой). В 1847 г. он располагался на левом берегу Сырдарьи вблизи Кувандарьи. Кроме того, хивинскому хану было выгодно, что этот влиятельный казахский правитель собирал закят с подведомственных ему родовых подразделений, контролировал пошлину с торговых караванов и совершал набеги на казахские кочевые группы, подчиненные Российской империи. Несмотря на конфликты и противоречия между Хивой и Кокандом, Илекею удавалось проявлять гибкость и извлекать выгоду. В 1847–1848 гг. он заключил мир с комендантом кокандской крепости Ак-Мечеть Якуб-беком. Ситуация стремительно меняется в 1849 г., когда по подозрению в шпионаже в пользу бухарского эмира хивинские власти арестовали Е. Касымова и заточили в тюрьму. Просидев под арестом несколько лет, в январе 1852 г. Илекей смог вырваться на свободу, совершив побег на территорию Казахской степи, находившуюся под контролем Российской империи
[731]. Оказавшись в другом политическом поле, Е. Касымов не растерялся. Он быстро адаптировался к новым условиям и попытался извлечь из них выгоду. Явившись в Оренбург, принял русское подданство, отрекся от ханского титула
[732] и вернул себе власть над казахскими кочевыми группами. Русская администрация не только приняла его на службу, но и сделала управляющим шомекеевским родом
[733]. Кроме того, Е. Касымов стал одним из главных действующих лиц в подготовке похода русской армии на Ак-Мечеть. Вероятно, при других обстоятельствах такой взлет не был бы возможен. Не все имперские чиновники готовы были поддержать столь неоднозначного человека. Однако ситуация складывалась так, что оренбургский и самарский генерал-губернатор В. А. Перовский, принимая Илекея на службу, полагал: «по влиянию его на киргизов чумекеевского (шомекеевского. — П. Ш., П. С.) рода и знанию кокандцев может быть нам полезен»
[734]. Другие чиновники, например переводчик ОПК И. Батыршин, стремились убедить начальство, что Ермухаммед Касымов противоречивый человек. Он скрытен, и в деле русского с казахом или с каким-нибудь другим мусульманином заступится за последнего
[735]. И. Я. Осмоловский также не был склонен доверять бывшему хану. Приставленный к Илекею во время похода на Ак-Мечеть, он информировал начальство обо всех своих подозрениях, очевидно испытывая к нему не только служебное недоверие, но и личную неприязнь
[736]. Важно заметить, что такое отношение со стороны Осмоловского начинает постепенно меняться. На наш взгляд, это не было связано с тем, что заведующий сырдарьинскими казахами внезапно осознал свои заблуждения. Скорее он столкнулся с проблемой ограниченности человеческих ресурсов, с помощью которых можно было поддерживать зыбкое равновесие на Сырдарье
[737]. Оценив обстановку на месте, И. Я. Осмоловский уже в конце апреля 1853 г. принял решение сделать ставку не на бия Ярлыкапа Манасова, а на султана Е. Касымова, так как позиция казахского бия все еще вызывала сомнение у имперских чиновников
[738]. Благодаря влиянию Илекея русский чиновник совершил несколько удачных политических маневров. В 1856 г. он добился перехода в российское подданство около двухсот кибиток казахов карасакалова рода
[739]; в 1859 г. поручил Е. Касымову командование военными отрядами, призванными остановить набеги казахов с кокандской стороны
[740].
