Элфинстон, безусловно, осознавал, что на отношения между ним и его русскими подчиненными влияли непонимание языка, чуждость религиозных традиций и поведенческих норм. Но он приписывал это лишь предвзятому отношению русских к иноземцам, из‐за которого, по его мнению, «иностранцу невозможно добиться успеха на российской службе» (с. 234).
При этом Элфинстон обнаружил и то, что различные группы матросов и офицеров по-разному реагировали на его стиль командования. «Простые» люди, как он заявлял, «любили его», тогда как его отношения с офицерами оставались натянутыми. Частично он объяснял эту напряженность поступками своего секретаря Джонсона Ньюмана, допускавшего в своих переводах от имени Элфинстона оскорбительные для русских офицеров формулировки.
Русские моряки, вероятно, действительно не всегда понимали, чего Элфинстон хотел от них, хотя он выпускал подробнейшие приказы с разъяснением своих требований. Он желал пунктуальности и послушания, угрожая суровыми наказаниями для офицеров и матросов (а в его понимании только угрозы могли заставить его офицеров подчиниться). Более всего Элфинстона раздражало, что в ответ на его, как он полагал, «справедливые» требования опытного командира, выучившегося на лучшем в мире Британском флоте, непокорные русские вчитывались в статьи устаревшего Морского устава Петра Великого и спорили по мелочам, указывая, в чем его распоряжения противоречили этому Уставу.
Между тем статей о подчинении приказам командира в Уставе было предостаточно. С самых первых вариантов документы русского морского права, предшественники Морского устава 1720 г., были нацелены на утверждение дисциплины и регламентации поведения моряков.
В конце концов все жалобы и недовольства в связи с невыполнением его приказов Элфинстон излил на капитана-командора Ивана Яковлевича Барша. Барш должен был отправиться в поход с Первой эскадрой адмирала Спиридова, но из‐за «валкости корабля „Святослав“» в августе 1769 г. вернулся в Ревель, где его корабль был поставлен на ремонт; Барш на «Святославе» догнал не Спиридова, а Элфинстона уже в Копенгагене. В течение семи месяцев похода вокруг Европы Элфинстон неоднократно обвинял Барша в «небрежениях». А после того как Барш не выполнил сигналов Элфинстона о погоне за турецким флотом от Наполи ди Романия, Элфинстон пошел на экстраординарный шаг, понизив командора Барша до лейтенантского чина, надеясь, что это послужит острасткой для прочих офицеров.
Но Элфинстон просчитался: разжалование командора, сына вице-адмирала, имевшего высоких покровителей
196, принесло ему лишь неприятности. За Барша после Чесменской победы заступился генерал князь Ю. В. Долгоруков, Баршу вернули его корабль и командование всего через месяц после понижения, в дальнейшем уже по возвращении в Петербург единоличное решение Элфинстона наказать офицера было расценено как противоречащее российским законам, так как командующему в этом случае полагалось представлять дело на решение военного суда. Так что в Санкт-Петербурге Элфинстона заставили ответить за его «тиранию», и он смог привести немного объяснений в пользу своих «права или власти» действовать без созыва военного суда.
В связи с делом о понижении командора Барша вопреки Уставу вновь приводя доводы о своей величайшей преданности службе, Элфинстон летом 1771 г. писал графу И. Г. Чернышеву: «Вы не будете удивлены, что я был довольно занят непосредственными и срочными интересами Екатерины II, а не Морским уставом Петра I, и я выбирал без колебаний то, что требовалось ради интересов службы Ее императорскому величеству».
Однако императрица, кажется, вовсе не была склонна во имя своих «интересов» в тот момент принижать Морской устав и в целом заслуги создателя российского флота: не случайно именно Петра Великого в 1770 г. объявили главным вдохновителем Чесменской победы
197.
НАГРАДЫ И ПРИЗЫ, ИЛИ ОСТАЛАСЬ ЛИ РОССИЯ ДОЛЖНА ДЖОНУ ЭЛФИНСТОНУ?
Джон Элфинстон не был излишне сосредоточен на утверждении дисциплины только через наказания: он готов был разрабатывать и систему индивидуальных поощрений за хорошую службу. Дабы поддержать «субординацию и хорошее поведение» моряков, контр-адмирал предложил новые возможности для продвижения по службе во время похода. Поручив составить список способных моряков, в котором только служебные заслуги принимались во внимание, он во всеуслышание объявил о своем намерении продвигать поименованных в списке на открывающиеся вакансии.
Важным стимулом для своих подчиненных, как и лично для себя, Элфинстон считал призовые выплаты, которым в Британском флоте придавали большое значение. Элфинстон с гордостью писал о том, что распространил на всех членов своей эскадры выплаты за взятые «призы», что порядок и размеры выплат были громко зачитаны и объявлены всем членам корабельных команд
198 еще в Портсмуте, и нужно отдать должное контр-адмиралу: предложенное им распределение денежных наград было для моряков значительно выгоднее того, что было прописано в русских регламентах.
Впрочем, на российских морских офицеров повлияли не только оговоренные Элфинстоном размеры выплат, но и правила, согласно которым захваченные или уничтоженные суда можно было рассматривать в качестве призов. Эти предложения нашли отражение и в тех инструкциях, что Элфинстон получил от Екатерины II (c. 164–165).
Для самого Элфинстона вопрос о вознаграждении, особенно о призовых деньгах, стал, пожалуй, не только темой длительной переписки с Адмиралтейством, Коллегией иностранных дел и лично с И. Г. Чернышевым. Этот вопрос стал важной побудительной причиной для создания его «Повествования».
После получения отставки и удаления из России Элфинстон особенно жаждал получить обещанные награды. Последняя часть его «Повествования» отражает беспокойство и окончательное разочарование суммой немногим более 10 тысяч рублей, которую он получил от российского правительства за подвиги в Архипелаге. Добавило ему обиды и то, что все пожалованные суммы были опубликованы в London Gazette для всеобщего обозрения, и это стало новым ударом по его самолюбию, так как он считал, что его подвиги преуменьшены, а его репутацию и прежде порочили публикации в европейской прессе
199.
