В том, что случилось потом, был виноват я сам. Я всегда искал родительские фигуры не там. Я приобрел эту скверную привычку после смерти матери и избавился от нее лишь через несколько десятков лет, когда сам стал отцом.
Мне нужен был наставник, отцовская фигура. Все преподаватели и прочий персонал, с которым я общался, не были во мне заинтересованы. Многие из них занимали «настоящие» должности в солидных местах вроде Принстона, а эта школа была для них банкоматом, от которого они удирали со всех ног, как только снимут наличные.
Наверное, мне стоило поехать к Рут в Нью-Йорк, но мне не хотелось напрягать человека, который и так сделал для меня много хорошего. Как можно было сказать другу моих родителей, что я не просто застрял на месте, а закаменел? Вместо этого я связался с еще одним шизофреником из студенческого городка (там таких было полно), неудавшимся математиком старше меня. Он жил то в одном общежитии, то в другом и доставал всех подряд.
Я сблизился с этим парнем, а закончилось все тем, что я стал заботиться о его интересах вместо своих. Он хотел, чтобы в школе его признали математиком и приняли в штат преподавателей. Он еще много чего хотел. Его работа была сплошной чушью, но я этого не замечал. Я забросил все, что мог, и ничего не предпринял, чтобы хоть как-то исправить ситуацию. Потом впал в депрессию. А потом меня отчислили. А деньги! А ссуда на учебу! Из-за этого я чувствовал, что предал отца и мать. Провалился на всех фронтах. Жизнь для меня была кончена.
Город был для меня счастливым местом. Я думал найти себе заработок, чтобы выплатить ссуду.
Но нельзя же было вечно зависать у Рут. Я нашел неплохо оплачиваемую работу – играл на кларнете в ресторанном оркестре и снимал совершенно отвратительную крошечную квартирку в Виллидже вместе с еще одним эксцентричным композитором-математиком.
Есть в 1970-х годах что-то такое, о чем трудно рассказывать молодежи, которая не побывала в Китае. Воздух был похож на котел с ядом. На Манхэттене из-за грязного воздуха все выглядело и пахло совершенно иначе.
Иногда это было прекрасно. Бывали дни, когда дома покрывались сажей, а щели между ними выглядели глубже, как на карандашном рисунке, и казались более кинематографичными, чем сейчас. Закаты смотрелись как кровавые раны. Виды напоминали чужую планету. Можно было почувствовать, как каждый вдох разъедает тебя изнутри.
Я мог это выдержать, несмотря на детские проблемы с легкими. А вот сигареты стали для меня кошмаром. Если рядом со мной закуривают, я начинаю задыхаться и тут же теряю сознание. (Аллергологи говорили мне, что виной тому не табак, а химическое вещество, которое добавляют в бумагу.)
Сигаретный дым в ресторанах был таким густым, что разглядеть что-то в зале было непросто. Как я ни старался, играть в ресторане я не смог.
Из-за этой неудачи я оказался на перепутье. Я понимал, что мой обмен веществ не приспособлен к работе, которую обожал. Если бы у меня получилось играть в прокуренном помещении, а они все были прокуренными, то, возможно, я не сделал бы карьеру в области науки и технологий.
На Манхэттене не было места бедности и депрессии. Город не прощал негативного настроя; он впитывал негатив в себя, а потом выбрасывал часть его тебе обратно. Хоть это было и немыслимо, но я поехал назад в Нью-Мексико.
Обратно в пламя
Пустыня штата Нью-Мексико древняя и дикая. Изборожденные временем горы, на которых виднеется редкая растительность, подсвеченные розовым светом солнца, – эталон абсолютной строгой красоты. Ну а если ты в плохом расположении духа, то это просто дыра, где нет ничего, кроме песка с камнями. Вернувшись в Нью-Мексико, я видел вокруг себя только грязь и хлам.
Я чувствовал себя раздавленным и потерянным. Я не мог просто вернуться в купол. И с трудом смотрел в глаза Эллери, потому что потерял все деньги от ссуды. Теперь ему придется годами расплачиваться за мою глупость, отдавая свою зарплату. Кроме того, жизнь в куполе становилась слишком экстремальной даже для меня. Но я не мог вернуться обратно в школу; меня выгнали.
Как заработать себе на жизнь? Сначала я пошел работать Санта-Клаусом в торговом центре. Платили за это сущие гроши. По очереди с закончившими смену потными пожарными я надевал толстую меховую шубу Санты. Ее никогда не стирали, а иногда на нее писались маленькие дети. От нее воняло так, что нас мутило. Наша начальница была одним из эльфов, и меня предупредили, чтобы я не вздумал спорить с ней насчет условий работы, ведь ее брат был окружным прокурором. Она подходила ко мне и отчитывала визгливым шепотом за то, что мои глаза недостаточно сияют.
На следующий после Рождества день я пришел по объявлению устраиваться дорожным рабочим, а передо мной стояла очередь из десятка крепких мужчин, находившихся в полном отчаянии. Даже тяжелую низкооплачиваемую работу найти было невозможно. Но все же я сумел устроиться на ночную смену в магазин пончиков, понимая, что мне невероятно повезло.
В конце концов я даже нашел себе съемное жилье на длительный срок, но его еще не освободили. Это была старая глинобитная хижина в Тортугас, деревеньке, которая могла бы стать одним из пуэбло, но ее жители никогда не подписывали договор с правительством Соединенных Штатов.
Жить мне было негде, денег оставалось совсем немного, и я решил поехать автостопом в Мексику, чтобы снова повидаться с Конлоном. Я так делал в трудные времена. Путешествовать было дешевле, чем оставаться на месте.
У меня появилась попутчица – женщина двадцати с лишним лет. Она была замужем за инженером в Уайт Сэндс. Ее муж расстроился.
Сейчас все события, которые произошли на трассе, кажутся мне фантастическими, но они действительно произошли. Я помню спокойное начало пути; вместе с женой инженера мы вышли пешком к автостраде 10, где думали поймать попутку до границы. Я сильно обгорел на солнце, кожа была вся красная и сильно болела.
Четырнадцатое определение VR: фокусы, выполненные с помощью цифровых устройств.
Через несколько дней за нами гнались бродячие стаи диких чихуахуа в городе Чиуауа, потом мы сели на поезд, который с бешеной скоростью несся через Медный каньон; примитивная музыка тараумара, которую наши попутчики играли на самодельных скрипках.
Навестив Конлона в фешенебельном районе Мехико, мы поймали попутку, ехавшую через горы вместе с бродячим карнавалом. Помню, как ехал на сиденье похожей на гиппопотама машинки сумасшедшего ярко-зеленого цвета, которая умела поворачиваться вокруг своей оси, как карнавальный аттракцион. В грузовике ее закрепили цепями, но непрочно, а потому она вихляла и дергалась, когда грузовик вползал на горные вершины, а я смотрел вниз, прямо в жуткие расселины тропических гор.
Маленький городок рядом с Чильпансинго объявил себя марксистским анклавом и провозгласил независимость от федерального правительства. Комитет, состоявший из молодых людей, заседал несколько часов, как обычно водится у марксистов, решая, можно ли нам позволить переночевать в коммуне.
