Я пошел на тщательно организованную мирную демонстрацию на месте строительства атомной электростанции в Аризоне. Там меня арестовали. Было весело сидеть в заключении вместе с кучкой студентов разных колледжей. Одного парня арестовывали на мирных демонстрациях по всему миру, даже на Красной площади в Москве – совсем не шутка по тем временам. Я восхищался им, хотя осталось неясным, был ли протест против всего протестом против чего-нибудь. Это больше напоминало какую-то духовную практику, возможно полезную.
Когда я ехал обратно в Нью-Мексико на своем «Дарте», то подобрал автостопщицу, юную велосипедистку, которая верила в спиритизм, как и многие тогда. Рыженькая, с писклявым голосом и носом-кнопкой, в порванной белой футболке, кожаных штанах и с прозрачной подвеской на шее. Она верила, что люди неосознанно пытаются следить друг за другом на психическом уровне, но большинство людей плохо это умеет. Им нужны подсказки.
«Тебе приходится скрывать, куда ты идешь. Через некоторое время начинаешь чувствовать чужое вмешательство. Так здорово стряхнуть с себя все эти любительские попытки спиритических практик. Люди больше к тебе не пристают. Тишина и покой священны». Интересно, где теперь эта женщина и как она пользуется интернетом.
Вернувшись в Нью-Мексико, я научился некоторым информационным приемам. Меня обливали водой, пока я держал в руках плакат с надписью «Я сухой». Эта акция должна была привлечь внимание к карманам с соленой водой, обнаруженным у места захоронения радиоактивных отходов возле Карлсбада, которое считалось сухим.
Консенсус и чувствительность
В устаревшей части американского законодательства под названием «доктрина справедливости» говорится, что радиоволны, которые переносят теле- и радиосигналы, – это общественная собственность. Но на практике широковещательных станций было всего несколько, потому что так работает передача аналоговых сигналов.
Телевидение обладало властью. Оно становилось основной политической платформой. Если бы горстка владельцев телеканалов договорилась транслировать ложные новости или искаженную информацию, у других сторон не было бы никакой возможности опровергнуть их ложь.
Владение телеканалом напоминало бы монополию на мысли. Фактически именно это и произошло в некоторых странах, например в Советском Союзе. А почему то же самое не могло произойти в США? Если бы, допустим, демократы завладели всеми телеканалами в регионе, республиканцам осталось бы только кусать локти.
Таким образом, согласно доктрине справедливости, любой использующий общественные радиоволны обязан освещать все точки зрения, а не только предпочтительные. Телевидение – общественный ресурс.
Эта идея выглядит сейчас радикальной и эксцентричной, и ее уже давно разнес в пух и прах Рональд Рейган. Но в те времена доктрина справедливости казалась разумной большинству людей любых политических взглядов. И все же этот закон не прошел достаточно проверок. Я и несколько моих друзей решили попытаться это исправить.
Мы «включились» – это официальный юридический термин, – когда телеканалам в Эль-Пасо пришлось подавать повторную заявку на право использования радиоволн. Нам удалось нарушить этот обычно стандартный процесс и связать их по рукам и ногам. Мы заставили телеканалы профинансировать кампанию социальной рекламы, полностью противоположную предыдущей – огромной волне проплаченных рекламных акций в поддержку строительства электростанции в Аризоне.
Благодаря суду у кучки пыльных хиппи из Нью-Мексико внезапно появился бюджет для рекламной кампании на телевидении. Как нам это удалось? Мирные движения часто становились полигоном для социальных экспериментов, одним из которых был «поиск единогласного решения». Примерно, как wiki-страница, за исключением того, что все обязаны быть довольными. И нет элиты Википедии, которая всем затыкает рты. Так что встречи были действительно долгими. Сразу приходит на ум, как были бы сейчас довольны либертарианцы.
Чтобы провести кампанию на телевидении, мы, сотни добровольцев, собрались вместе, обсуждая сценарии, роли, места – всё подряд. На это ушли месяцы.
Не думаю, что реклама была такой уж замечательной. Однако когда она наконец вышла в эфир, значительная часть зрителей, хоть и не напрямую, поддержала тех, кто ее делал, так что наша небольшая акция все же привлекла к себе внимание множества людей.
Мы показали, что сила, исходящая от народа, может влиять на то, что передают в средствах массовой информации. Благодаря той же силе сегодня так популярен Twitter.
После того как ажиотаж пошел на убыль, у меня появились сомнения. Мы не слишком сильно повлияли на актуальные события. Электростанцию все равно построили, а вместе с ней и место захоронения радиоактивных отходов. Возможно, мы все же помогли чуть-чуть затормозить развитие атомной энергетики США, но это был не тот результат, к которому стремились я и мои товарищи.
Нет смысла убеждать людей, что атомная энергия – зло. Это всего лишь одна из разновидностей технологии. Нужно проводить масштабные исследования
[32]. Обычная политика – слишком грубый инструмент для правильного освещения этого вопроса.
После моих приключений в качестве активиста у меня наконец появилось чувство собственной значимости, в котором я всю жизнь отчаянно нуждался. Но я понял, что внутри меня была пустота.
Сейчас не существует эффективного способа объединить науку и политику. У меня появилось ощущение, что я зря теряю время, пытаясь применить средства политической борьбы там, где требовались инженерные решения, потому что природа их была совершенно иной. (Из-за подобного дисбаланса наблюдается сложная ситуация с активизмом в области изменения климата.)
У активизма существует еще и внутренняя проблема. Ты начинаешь судить о себе по своим достижениям, а это слишком узкая область. Активистам приходится врать, чтобы дать другому почувствовать себя сильнее. И ты притворяешься, что у тебя больше влияния, чем на самом деле, и что ты согласен с куда большим количеством вещей, чем в действительности. Некоторые из моих лучших друзей время от времени впадали в депрессию, а некоторые покончили с собой.
Однажды утром я ясно осознал, что мне пришло время двигаться дальше. Но к чему? Как оказалось, к любви.
Глава 7
Берег
Случайное зачисление
Синтия. Она играла на виолончели и мечтала переехать в Вену, откуда была родом моя мать. В детстве родители каждый вечер играли ей перед сном Адажио для струнного оркестра Барбера. Она была первой девушкой, которую я хоть немного понимал.
