Сначала я расслабился оттого, что зарабатываю больше, но потом меня стало мучить чувство вины. Работа пугала, ведь она держалась только на манипулировании людьми. А еще была скучной и однообразной.
Однажды я спросил у яппи, приносим ли мы миру пользу или пьем из него кровь. Он посмотрел на меня, как на какашку с колеса своего мерседеса. Стало понятно, что я довыпендривался.
– Мы находим людей, которым нужны вещи, и подцепляем их на крючок. Конечно же, мы приносим пользу!
– Но нам же платят за то, чтобы мы их зацепили еще до того, как они увидят, из чего могут выбирать. Разве это не отправляет псу под хвост саму идею рынка?
– Пшел на хрен отсюда.
И я отправился прочь.
Аудитория
Я заработал достаточно денег, чтобы развернуться, но нужны были и другие варианты. Мне как-то не приходило в голову, что я могу найти работу, потому что разбираюсь в компьютерах. Может показаться, что в моем мышлении наблюдался некий странный пробел, но помните, что это происходило задолго до того, как появился миф о разбогатевшем провинциальном хакере. Рабочие вакансии в сфере технологий все еще в большинстве своем были под контролем старых корпораций и правительственных структур, ну или я так думал, и у меня к тому же не было ни научной степени, ни аттестата об окончании средней школы.
Так что на то, чтобы пересечь горы и поехать в Кремниевую долину, меня толкнул не поиск работы, а лекции хиппи-визионера.
В то время на калифорнийском побережье было полно самозваных визионеров, даже больше, чем сейчас. Было легко получить приглашение в какой-нибудь странный дом вроде чуть обновленной старой хижины геолога у лесного ручья и слушать там о том, как летающие тарелки, ритуальные песни, ЛСД, нетрадиционный секс и прочие экзотические вещи спасут наши души и мир в целом. На многих мероприятиях подобного рода восторженно говорили о технологиях.
Точки отсчета технокультуры тоже отличались. Технарей-идеалистов привлекал Бакминстер Фуллер и его «Мировая игра» или неудавшаяся попытка режима Альенде создать кибермарксистскую утопию в Чили.
Таким было окружение, в котором я стал оратором.
Никогда не думал, что буду получать удовольствие от выступлений на публике, но во мне начала проявляться публичная персона, подобно пустынному растению, которое долгое время скрывается, а потом расцветает после сильного дождя.
Мой дебют был, впрочем, не слишком удачным. Мне, эксцентричному оратору, удалось собрать кое-какую аудиторию на «сборище» в перестроенном сарае на побережье. Туда же заявилась кучка магистрантов из Стэнфорда, готовых разнести нелепых хиппи в пух и прах. Они морально растерзали меня злобными вопросами, застав врасплох.
Семнадцатое определение VR: симулятор более широкого применения, чем летные или хирургические.
Благодаря уличным выступлениям я научился развлекать публику, но никогда прежде не сталкивался с интеллектуальным садизмом. Было страшно обидно, но скоро я понял, что мне повезло упасть на дно в самом начале ораторской карьеры. После того, что я пережил в первый вечер, чего мне еще было бояться?
Примерно с 1980 по 1992 год я говорил о виртуальной реальности тысячи раз в самой разной обстановке. Подросткам из преступных банд в оклендской школе для малолетних преступников, пока решившие подзаработать тюремные охранники стояли по бокам от меня с бейсбольными битами наизготовку на случай каких-нибудь неприятностей. Или на престижнейших встречах банкиров и премьер-министров разных стран в Швейцарии, куда мы прилетели на вертолете и где нас охраняли суровые люди в военной форме с каменными лицами и вооруженные пулеметами. Честно говоря, вторая аудитория не так уж сильно отличалась от первой.
Каждый раз мое выступление держалось на вере в то, что меня, в жизни неловкого и стеснительного, не заменят на харизматичного ангелоподобного оратора. Этот другой я, который выступал, был уверенным в себе и способным очаровать каждого из присутствующих гипнотическим ритмом идей. Образцом для подражания мне служил Алан Уотс
[36]. Понятия не имею, как мне это удавалось.
Основная моя задача заключалась в том, чтобы донести до публики, почему мысль о виртуальной реальности – сумасшедшей экстремистской среде, которая когда-нибудь появится, – радует меня. Я говорил о том, что основополагающая миссия виртуальной реальности – найти новую разновидность языка или даже новое измерение коммуникации, выходящее за пределы языка в том виде, в котором мы его знаем, и тогда мы сможем общаться на другом уровне. План казался слишком умозрительным и оторванным от реальности, но для меня эта миссия была самой что ни на есть безотлагательной. Я считал ее необходимой для выживания нашего вида.
Объяснить, что такое виртуальная реальность, было пугающе сложно. О ней не было фильмов, не было даже пригодных фотографий. И определенно не существовало рабочей демонстрационной версии.
Я начал с введения в будущую работу виртуальной реальности, рассказывая об обработке изображений, чтобы отследить движения головы пользователя, и так далее. В те времена эта тема была настолько экзотической, что на лицах людей читался явный шок, когда они впервые об этом слышали.
Я до сих пор пользуюсь некоторыми вводными идеями и образами тех своих ранних выступлений. Например, образ шпионской подводной лодки, который я упоминал в первой «описательной» главе, я придумал перед тем, как впервые оказался в Кремниевой долине.
После введения я углублялся в мысли о раннем детстве, познавательных процессах головоногих моллюсков, говорил о том, как человечество уничтожит само себя, если искусство, поломав всякие рамки, не устремится как можно быстрее в будущее.
Расшифровка
Сохранилась расшифровка одного из моих первых выступлений! Вот ее небольшая, слегка отредактированная часть.
Вернитесь в свои самые первые воспоминания и спросите себя: «А что я чувствовал до этого?»
На этот вопрос не существует идеального ответа. Ответ недоступен. Можно наблюдать за маленькими детьми по примеру Пиаже
[37], даже измерять волны, которые излучает их мозг, но единственный способ понять, какими могли быть ваши детские переживания, – это информированное воображение.
Иными словами, то, что происходило до того, как вы обрели способность запоминать. Все мы проходили через тот этап, когда не понимали, где закончилась фантазия и началась реальность. Из-за этой путаницы мы терялись. Если не можешь сказать, реально ли твое видение, очень сложно ориентироваться в мире.
Тогда мы полностью зависели от родителей и не могли обеспечить себе даже самый примитивный уровень выживания, не говоря уже об удобстве. Но опыт такой уязвимости совсем не был негативным; наоборот, он ощущался ярким, дающим силы и даже божественным.
