Толкни что угодно достаточно далеко, и оно изменится. Этот принцип применим даже к компьютерам. В самом центре опыта программирования, когда действуешь на высочайшем уровне совершенства, снова сталкиваешься с загадочным ощущением мира, не похожего на код.
Существует – или, по крайней мере, существовало – поразительное глубинное ощущение, что твой код правильный. Это чувство совершенно невероятное и почти мессианское. Мы говорили о нем, немного смущаясь, глубоко пряча мистицизм, окружая его броней рациональности.
И каждый раз, когда у меня возникало это чувство, код, в котором я сомневался, оказывался безошибочным. Это был странный момент, почти откровение свыше, которое снисходило крайне редко.
Этот опыт кульминации программирования теперь еще более неуловим, ведь современные программы пишут разные люди. Новые программы любой важности обычно создаются командами, и когда они работают, они распределяются словно мох, которым поросли мириады ранее существовавших программных структур, запущенных даже не на одном конкретном компьютере, а на разных соединенных между собой компьютерах в разных уголках мира, местоположение которых не определено. Можно не знать ничего о программе и тестировать ее, как только что открытое природное явление. Еще одна привязка к старому миру, где не пользуются интуицией.
В любом случае несколько дней сосредоточенности сменялись сном, в который ты проваливался, как в мягкое море, часто даже не раздеваясь, и тогда можно было выглянуть наружу и увидеть других людей, но все они были заняты тем же самым. Мы выглядели друг для друга как фрагменты кода. Мы говорили о мире так, словно это была незаконченная головоломка, которую мы изобретали.
Жаль, что я не помню по именам всех своих самых первых друзей из Долины. Но, по крайней мере, помню разговоры.
– Я сохранил данные по всем суши-барам, так что можно выбрать оптимальный.
– Я тоже.
– А временную отметку проставили? Тогда можно использовать байесовский метод, чтобы сопоставить данные.
Это средство взаимодействия с миром до сих пор записывалось на бумаге! Мы носили с собой записные книжки и карандаши. Хакеры носили свои блокноты в небольших псевдометаллических чехлах, как будто это были портативные цифровые устройства будущего. Многие из них были карманными, крепились на ремень или запястье. Закончив расчеты, мы шли есть суши, а потом снова писали код.
После того как целый день писал код, ты видишь его во сне; и думаешь, что весь мир – это код. Скотт Розенберг написал книгу «Сны о коде» («Dreaming in Code»), в которой подробно расписал мой опыт, когда я видел код во сне, то есть буквально сны о коде. Проснувшись, понимаешь, что во сне писал код, программировал события, которые происходили вокруг тебя во сне. Цикл чьего-то сердцебиения.
Глава 9
Встречи с неизведанным
Принципиальная ошибка
Было здорово найти общий язык с другими хакерами, но на самом деле я так и не вписался в их компанию. В большинстве своем они придерживались иных взглядов на основы реальности, как и на то, что значит быть личностью, чем у меня. С каждым днем я отдалялся от них все больше.
Зарождалась новая философия, и я в нее не верил. Для меня мир не был кодом, во всяком случае тем кодом, который известен нам в программировании. И люди не были для меня лишь фрагментами кода, а цель жизни состояла не в оптимизации реальности.
Моя жизнь разрывалась между крайностями – амбициями и недосыпом. Меня одолевали противоречивые чувства. Новый образ мыслей не просто мне досаждал; от него хотелось кричать.
Но я готов был спорить.
– Реальный мир – море загадок; мы столпились на крошечном островке, освещенном наукой и искусством. Нам не известно, есть ли у океана пределы. Нам не известно, какую его часть мы видим. Мы не понимаем, каково наше место в нем.
– Ты говоришь, как кто-то из Marin.
– Ты считаешь это оскорблением?
– Да.
– Ты неправ, я не похож на кого-то из Marin. Они верят в то, чему нет доказательств. Вроде астрологии.
– Э-э-э… может, тебе никто не сказал, но секс тебе тут не обломится вообще никогда, если будешь проезжаться насчет астрологии.
– Я знаю женщин, которые не верят в астрологию!
– А ты с ними спишь?
– Да, с одной.
– Да ну!
– Слушай, я говорю как раз о том, что нужно доказать право на существование точки зрения.
– По этим меркам астрология, на мой взгляд, вполне имеет право на существование. – Он фыркнул
[43]. – Чем вообще сознание отличается от астрологии? И в то, и в другое веришь, потому что хочешь верить.
– Я его ощущаю. А ты?
– А что, если я скажу, что нет?
– Ну тогда ты какой-нибудь суперзануда, профессор философии. Займись этим вместо программирования.
– По крайней мере, ты не обозвал меня снова «незрелым уничтожителем тайны». Откуда ты знаешь, что твое предположительное ощущение сознания не иллюзия?
– Сознание – определенно единственная вещь, которая настолько же реальна, насколько иллюзорна. Иллюзии опираются на сознание!
– Но тогда сознание не часть науки. Что-то вроде обособленного набора одноэлементных множеств, который не имеет никакого значения. Зачем вообще обращать на него внимание?
– Допустим, что тайна – то, благодаря чему мы становимся проницательными и честными. Без нее не было бы научного метода. Вместо него мы бы только писали код, а потом, в добавление к этому коду, все новый и новый код. Наша наука – настоящее противостояние тайне, равно как и искусство. Тайна с нами повсюду и в любой момент. Реальность абсолютно невозможно измерить, описать и довести до совершенства. Сознание – отличный способ это обнаружить. Предположение о том, что оно существует, укрепляет позиции науки.
