И это огромный неизученный простор для исследования. Самым впечатляющим экспериментом, который я запомнил, был обмен глазами с другим человеком. Взгляд каждого человека отслеживал положение головы и глаз другого. Сенсомоторная петля приняла форму восьмерки. Это все довольно сложно скоординировать. Нам казалось, что ощущение будет очень интимным, даже сексуальным.
Восемнадцатое определение VR: инструментарий для изучения глубинного времени адаптаций и преадаптаций нервной системы.
Избегайте утопических заблуждений! Теперь я не считаю, что опыт пребывания в одном аватаре или сдваивания аватаров может привести к ощущению духовной близости или эротического влечения. (Я, возможно, предполагал подобное, когда мне еще не было тридцати. В свое оправдание скажу, что не думать так было бы непростительно, ведь на то она и молодость, не так ли?)
Пока ты вписан в когнитивную восьмерку, можно смотреть на себя самого глазами другого человека. Когда мы проводили эти эксперименты, компьютерная графика находилась в самом начале развития и потому не имела значения. Гаптическим аспектом координации были ощущения.
Но сейчас проявление координации, которое позволит добиться идеального уровня эмпатии и симпатии, сильно повысит и уровень нарциссизма. Стивен Кольбер, один из самых язвительных комиков, назвал ощущение сенсомоторной петли-восьмерки «сексом с самим собой». Такой и будет виртуальная реальность, как и все медиатехнологии до нее: способной усилить в людях как лучшие, так и худшие их качества.
Так или иначе, если нам нужны яркие ощущения и простор для исследований, отодвинем на второй план мысль о странных местах и начнем изменять собственные сенсомоторные петли. Когда передвигаешься, как кошка, думаешь тоже по-кошачьи. Тело и мозг нельзя разделить полностью. Когда мы помещаем в виртуальную реальность новые тела, мы напрягаем и свой мозг. Это и есть эпицентр наших приключений в виртуальной реальности. Основной задачей использования странных аватаров должно стать пробуждение обширной части мозга, соединенной с телом.
При физическом самовыражении люди думают иначе. Как и все, кто учился импровизировать на фортепиано, я очень удивился, обнаружив, что мои руки решают задачи гармонии, в которых много математики, быстрее, чем я могу их обдумать в других обстоятельствах.
Сидя за фортепиано, я становлюсь умнее и задействую большую часть коры головного мозга – ту ее часть, которая связана с гаптикой. Двигательная кора головного мозга обычно не принимает участия в решении абстрактных задач – лишь конкретных (например, как удержать баланс или поймать мяч), но при импровизации на фортепиано это становится возможным.
Я всегда интересовался этим потенциалом и пытался поместить детей в аватары вроде молекул ДНК или абстрактных геометрических задач внутри причудливых систем виртуальной реальности, позволяющих взаимодействие на уровне всего тела.
Не стоит думать, что виртуальная реальность – это место, где можно посмотреть на трехмерное изображение молекулы ДНК, а может, и подержать ее, как психиатры в аватарах Фрейда. Нет! Виртуальная реальность – место, где вы сами становитесь молекулой. Ваш мозг ждет этой возможности.
Как будто навязчивой идеи недостаточно
Я рассказываю о фортепиано и гаптическом интеллекте, чтобы перейти к личной причуде, которая появилась у меня, как только я поселился в Кремниевой долине. Я называю ее «органомания»: необходимость постоянно учиться играть на новом музыкальном инструменте.
Я привез из родительского дома сначала в Нью-Йорк, а потом в Калифорнию два инструмента – портативную пишущую машинку Royal, принадлежавшую Эллери, и венскую цитру Лилли.
В Нью-Йорке я нашел дешевую пластиковую флейту сякухати, реплику классической японской бамбуковой флейты, и у Тейдзи Ито, мужа Майи Дерен, моего любимого кинорежиссера, научился немного играть на ней. После переезда в Пало-Альто у меня было уже три инструмента: сякухати, кларнет и цитра. А еще я взял напрокат небольшое пианино.
А потом медленно разразилась катастрофа. Играть на сякухати было просто невероятно здорово, и я решил не останавливаться на достигнутом. Меня долго манила так называемая «музыка мира». Во времена моего детства у нас были записи Удея Шанкара 1978 года и других незападных музыкантов. Во времена виниловых пластинок я с ума сходил от выпусков лейбла Nonesuch: гамелан, тибетская ритуальная музыка, барабаны Сенегала и Ганы, придворная музыка гагаку и многое, многое другое.
Каждый раз, когда я слышал непривычную музыку, я чувствовал, как внутри меня открывается тайная пещера.
Вскоре я выяснил, что область залива является одним из главнейших международных культурных центров. В подвалах Чайна-тауна в Сан-Франциско располагались клубы китайской музыки. Али Акбар Хан открыл в округе Марин первую школу североиндийской классической музыки рага. Были там и музыкальные школы, и группы игры на западноафриканских барабанах, тайко-додзё и фламенко-кафе.
Так что я учился всему, чему только мог. А это значило, что в моей халупе стали появляться музыкальные инструменты. Множество инструментов.
К 1982 году их уже набралось несколько десятков. Выглядело все это как на старых фото. Моя девушка говорила:
– Ты не мог бы убрать инструменты со стола? Я хочу есть и боюсь сдвинуть их с места.
Очевидно, органомания неизлечима. Сейчас у нас дома больше тысячи инструментов, может, две тысячи, и я умею играть на каждом из них, причем на таком уровне, чтобы получать от игры удовольствие. Не так впечатляюще, как могло бы показаться, поскольку инструменты похожи друг на друга, но все же моя страсть занимает огромное место в моей жизни.
Я всегда говорю: «По крайней мере, это дешевле, чем героин», но не уверен, что это правда. История инструментов подождет до следующей книги, я говорю о них на этих страницах, потому что они играют главную роль в моей оценке виртуальной реальности.
Если улучить момент и сосредоточиться на своих чувствах, можно уловить множество видов гаптической культуры, о которых мы не знаем. Я нашел свою любимую разновидность в игре на музыкальных инструментах.
Когда учишься играть на инструменте, пришедшем из далекого прошлого далекой страны, необходимо научиться двигаться хоть немного похоже на оригинальных исполнителей. Музыкальные инструменты открывают гаптический канал через века и континенты, как и писательство, но музыка более личная, и в ней меньше символической нагрузки.
Звук некоторых музыкальных инструментов выражает силу и натиск. Разные рога и рожки, волынки и барабаны служили боевыми орудиями, почти оружием. При игре на них задействуется сила самых крупных мышц, и нужно очень хорошо собраться, чтобы сконцентрировать ее. Размер мышечных групп, которые вы используете, зависит от ритмов, которые вы играете. Утерянная музыка оживает, хоть и ненадолго, в пространстве между вашим телом и старинным инструментом.
Другие музыкальные инструменты схожи с человеческим телом, а не с внешней ситуацией, так что на них можно играть, почти не двигаясь и приближаясь к трансу. Уд как раз из таких. Некоторые духовые инструменты заставляют обратить внимание на более тонкие нюансы игры – например, сякухати и другие, благодаря которым хочется играть точнее, быстрее и зрелищнее, чем на современной флейте. Разница чувствуется в горле.
