И все это можно было воспринимать независимо от его работы над основами информатики и технического вклада во множество других отраслей. Новейшие решения в области оптики для виртуальной реальности были разработаны под влиянием изобретений Марвина, например конфокального микроскопа.
Почему Марвин был ко мне так великодушен? Я ведь опечалил его. Не соглашался с ним на каждом шагу. Я ведь никогда официально не был его студентом, но все же он был мне наставником, вдохновлял меня, тратил много времени, помогая мне. Его доброта была абсолютной. Сингулярностью доброты.
Он приехал в Калифорнию в 1980-х годах, когда мне было за двадцать и виртуальная реальность начинала обретать очертания. Он сидел в шлеме – кажется, это была симуляция внутренностей гиппопотама и обстрела нейронами – и в то же время играл на совершенно реальном рояле, и два плана реальности прекрасно согласовывались друг с другом.
Музыка! Все знают, что Марвин импровизировал на фортепиано, приближаясь к стилю Баха – сознательная противоположность, – но никогда не шел по проторенному пути. Его привлекали непонятные музыкальные инструменты, которые я привозил со всего мира. Поскольку для Марвина было новым абсолютно все, даже стиль Баха был у него совершенно ни на что не похожим. Марвину недоставало способности уставать или скучать или впадать в любое другое состояние, в котором невозможно посметь удивиться постоянной новизне реальности.
Помню, как Марвин говорил своей дочери Маргарет и мне о своем восприятии философии Алана Уоттса. Сложно представить себе философа, более далекого от Марвина, чем склоняющийся к восточным течениям Уоттс, но Марвин считал, что Уоттс говорил потрясающе мудрые вещи о смерти. Вспоминаю, как Марвин высказывался о взгляде Уоттса на то, что реинкарнация – способ интерпретации людей с точки зрения волны, в противоположность интерпретации с точки зрения частицы. (Не то чтобы Марвин или Уоттс поддерживали точку зрения о том, что человек выживает в цепочке инкарнаций. Наоборот, свойства и склад личности в конечном итоге проявятся заново, в похожих или новых сочетаниях в новых человеческих общностях.)
Помню, как весенним днем мы прогуливались по оживленным улицам Кембриджа возле магазинов и по дороге увидели младенца в коляске. Марвин начал говорить об этом младенце, как будто он был каким-то прибором или устройством, но я абсолютно точно знал, что он специально меня дразнит. «Это существо способно отслеживать объекты в поле зрения, но его способности к взаимодействию ограничены; у него еще не сформирован корпус наблюдаемых поведенческих свойств, которые можно соотнести с визуальными раздражителями».
О, эта лукавая улыбка. Он понимал, что я точно рассержусь и таким образом докажу, что я раб своих идей. Но Марвин так светился душевной теплотой, что его уловка не сработала. Мы рассмеялись.
Марвин считал юмор проявлением мудрости. С помощью юмора его ум замечал пробел, который нужно заполнить, новый способ стать мудрее. Я всегда думаю о нем, когда хочу быть немного забавнее, немного мудрее, немного теплее и немного добрее. На моей памяти, ему это всегда удавалось.
О, Марвин.
Atari Research располагала значительными ресурсами. Мы могли делать распечатки на лазерных принтерах, отправлять друг другу письма по электронной почте и делать много всего другого, что по тем временам считалось футуристичным и редким, привилегией элиты. Я пролетел над пропастью и снова вернулся в мир большой науки.
Я работал над несколькими проектами языков программирования, сильно выбивавшимися из общего направления, а также над парочкой гаптических игр, в том числе над роботизированной метлой, на которой можно было полетать в симуляторе и почувствовать себя ведьмой. Было в этом что-то сексуальное.
Раз уж на то пошло, я рассказал уже о многом, что произошло в Кембридже: и о новых друзьях, и о наставнике, и об исследовательской работе. А как насчет женщины?
Я не буду называть ее имени, оно все равно не имело значения. Как же поражало меня ее присутствие! Светящаяся всеми цветами радуги богиня, идеальная архетипическая блондинка, но при этом хиппи со склонностью к психоделике.
Она флиртовала, болтала, светила декольте, и все было при ней. Была до странности мудрой и намеренно безразличной. Я увлекался женщинами до нее, но это было наэлектризованное свободное падение, совершенно иной опыт.
Но вот что странно. Я не чувствовал влечения к ней. Скорее, к ней влекло всех остальных, а меня просто захлестнуло волной социального взаимодействия.
Она была символом статуса. Я чувствовал себя адептом древнего магического культа, тайного общества сильных и прекрасных.
Когда мы впервые встретились, она почти меня не знала. Я был одним из тех любопытных волосатых умников, которых в Массачусетском технологическом всегда было полно. Она же была Полярной звездой сексуальности. В ее сторону всегда оборачивались, как оборачиваются котята, заметив качающуюся игрушку, ей всегда смотрели вслед.
Она была просто одержима совершенно необоснованными социальными амбициями. Когда мы впервые заговорили друг с другом, она сказала «О, Тим Лири отправил меня в Гарвард, чтобы я смогла соблазнить компьютерных гениев из Массачусетского технологического психоделической революцией». Тайная операция исторического значения!
В то время между нами ничего не происходило, но в конце концов я на ней женился, хоть наш брак и не продержался долго. У нас еще будет время к этому вернуться.
Футуризм по-южному
Прекрасный период моей легальной деятельности в качестве научного сотрудника подходил к концу.
Дочь Марвина Маргарет писала диссертацию по гаптике в Массачусетском технологическом и попросила меня поехать с ней в лабораторию виртуальной реальности в Университет Северной Каролины в Чапел-Хилл.
Юг вернул мне настроение подчиненного, и я почувствовал, что мне трудно жить. Юг был медленным, жарким и покрытым кудзу. В южных штатах царили вежливость и сегрегация. Как пикантная заправка с неподходящим ингредиентом; как мясо редкого животного, замаринованное в уксусе для барбекю.
Что бы эта лаборатория ни значила для своего региона, она была превосходной. Плохо, конечно, иметь любимчиков, но из всех лабораторий виртуальной реальности лабораторию в Чапел-Хилл при Университете Северной Каролины я всегда любил и до сих пор люблю больше всего.
Здесь работал истинный южный джентльмен Фред Брукс. Фред возглавлял команду, которая создала первую коммерческую операционную систему для IBM и определила кодировку ASCII, то есть отображение букв с помощью битов информации. Он был среди тех, благодаря кому началась цифровая эпоха. Это он написал культовую книгу о компьютерах «Мифический человекомесяц» («The Mythical Man-Month»), в которой впервые со всеми нюансами объяснил, как люди ощущают программирование.
Кроме того, Фред был одним из первопроходцев исследований виртуальной реальности. Во время моего первого визита Фред особенно интересовался гаптикой, которой начинала пламенно увлекаться Маргарет, так что мы долгое время наблюдали за роботизированными руками, ощущавшими границы виртуальных объектов.
