– Вы правы, – согласился отец.
– Те несчастные, кого отправили в убийственную ссылку, провинились не участием в боях, а чрезмерной дерзостью. Поэтому собак носят на бои в специальных клетках. Да, забыл сказать! У этих клеток есть шторы. С их помощью собак прячут от досужих взглядов.
Отец привстал:
– А если собака зарычит? Залает?
– Такое случается редко. Псы, о которых мы говорим, с детства привыкают к переноске. Кроме того, лай из клетки с храмовой крышей, из-за тяжелой шторы – это уже не вызов и не дерзость. Это досадная случайность. Начни собака лаять, и носильщики клетки тоже разражаются ответным лаем. Выходит вроде как шутка, потеха. Все знают, всё понимают, никто не спешит принимать меры.
Шторы, отметил я. Рулоны ткани под гнутыми карнизами. «Приторговываю! Охрана, охота. В суп еще берут, особенно щенков…» Выходит, сосед Шиджеру, ты не ограничиваешься супом и охраной?
«Мы – духи воспоминаний, – откликнулся хор моего воображаемого театра. – Мы – память юного самурая. Клетка для собаки, поняли мы, запомнили мы.»
– Откуда вам все это известно, Иссэн-сан? – спросил я, когда нам принесли чай.
– Да, откуда? – эхом отозвался отец.
«Прочитали в святой сутре?» – вторым эхом звучало в его словах.
– Мой дядя, – старик улыбнулся, – разводил бойцовых собак. С детства я бегал за ним на бои. Отец бранил меня, бил, запирал на засов – не помогало. Покажите мне пса, выращенного, чтобы драться; нет, покажите мне только его хвост – и я скажу вам, откуда пес родом.
– Хвост? – усомнился я.
– Хвост, Рэйден-сан, бывает похож на серп. Иногда же он напоминает бамбуковый лист, свернутый для хранения пищи. Одно дело, когда животное куплено у заводчиков Хонгавы – и совсем другое, если оно, к примеру, из Трех Деревень… Впрочем, я увлекся. Кажется, мы собирались идти к дому злополучного Нобу?
2
«Вы, небось, воры, да?»
Когда мы миновали ворота между кварталами, я уверился: похожий на топор лавочник не соврал, упомянув квартал Минами-ку. Здесь я бывал нечасто – ничем примечательным квартал не славился – и в памяти отложилось, что Минами-ку невелик.
Отец вдребезги разрушил эту иллюзию.
Когда мы свернули в третий, нет, в пятый раз и двинулись, по моим ощущениям, обратно ко входу, я уразумел две вещи. Во-первых, Минами-ку заметно больше, чем мне запомнилось. А во-вторых, отец ведет нас маршрутом своего патруля: по-другому он дорогу не вспомнит.
На кратчайший путь к цели рассчитывать не приходилось. Хорошо еще, что отца не пришлось допьяна поить саке, завязывать ему глаза, а потом бежать впереди, вопя чужим голосом и жеманничая, как я делал с перерожденцем Сакаи на кладбище, отыскивая могилу банщицы Юко.
Одна улица сменяла другую. Квартал был небогатым, но опрятным. Улицы ровно утрамбованы, чисто подметены, кое-где даже вымощены. Глиняные, дощатые и бамбуковые заборы одинаковой высоты. Фасады домов. Ряды лавок под длинной общей крышей. Вывески на любой вкус. У магазинчика шорников скучала одинокая лошадь – за обновками явилась, что ли? Дальше торговали курительными свечами и благовониями. Даже слепой определил бы это по запаху.
Потянув носом, отец чихнул и остановился. Глянул направо, налево. Потерял направление, понял я. Вспомнилось дело с мстительным онрё: там аромат цветка мертвецов привел перерожденца к искомому дому, здесь же…
Отец решительно зашагал обратно. Сообразив, что старый настоятель не поспевает за ним, сбавил шаг, обернулся:
– Прошу прощения, Иссэн-сан. Запах сбил меня с толку. Вокруг того дома стоял такой же. Полагаю, я не там свернул. Больше не ошибусь!
Улицы ложились под ноги одна за другой. Похоже, ночная стража не оставила без внимания ни одну из них. Мы свернули за очередной угол, и отец с облегчением выдохнул:
– Пришли.
Кажется, он уже и сам сомневался, что отыщет злополучный дом.
Мы проследовали в конец улочки и остановились перед приземистым строением. Дом стоял прямо на улице, хотя большинство других домов прятались за заборами. На вид он был вполне жилым, в отличие от памятного мне дома банщицы Юко. Ага, ставни на окне открыты. Качается под ветром бамбуковая штора. Сухой перестук планок: тэн-тэн-токудэн, тэн-тэн…
Я мотнул головой, гоня накатившую сонливость. Да, тут и впрямь пахло благовониями. Запах не выветрился до конца.
– Эй, хозяева!
Если дом пуст, мы войдем. Но что, если Нобу делил жилище с кем-то еще? Ломиться в обитаемый дом без приглашения – не самый достойный поступок. А главное, это скверный способ расположить к себе хозяина, вызвать его на откровенный разговор.
– Эй!
Я шагнул ближе, постучал в дверь. Выждав, грохнул кулаком. Вышло даже внушительней, чем я ожидал.
– Есть кто-нибудь?
– Жилье снять хотите?
Голос шел откуда-то сбоку. Я обернулся.
Из соседней калитки высунулась женщина: нестарая, одетая как мужчина, в штаны и полотняную, схваченную поясом куртку. Голову она повязала платком на сельский манер.
– Для троих? – любопытствовала она. – Впервые такое чудо вижу: два самурая и монах! Семья, что ли? Дед, отец, сын… Издалека приехали?
– Семья, – согласился я. – Издалека.
Отец было фыркнул, но я придержал его за руку: молчи, мол! Сдерживать настоятеля не было нужды: святой Иссэн и так помалкивал, улыбался женщине.
– А мы, – тарахтела женщина, – из Дзибасавы. У мужа моего ткацкая мастерская, мы в Акаяму шелк возим. Наши шелка нарасхват: и кинся для летних кимоно, и ро, опять же для лета, и риндзу, самый дорогой. Два раза в год приезжаем с товаром, тут и селимся, пока торговцы не рассчитаются…
– На этой улице? – спросил я.
Ответ был очевиден, но мне следовало поддержать беседу.
– Где же еще? Тут вся улица под сдачу! Что ни дом, то съемный. Кто на день селится, кто на месяц… Вы к монаху ломитесь? Амулетов купить приспичило? Вы лучше в лавку, в «домик в переулке»
[22]. Монаха нет, ушел куда-то, второй день как ушел…
– Жаль, – огорчился я. – Хотелось прямо из святых рук.
Теперь фыркнул старый настоятель.
– А вы, уважаемая, не знаете, кому принадлежит этот дом?
– Как не знать! – женщина подбоченилась, гордая своей осведомленностью. – Мы с мужем раньше здесь и останавливались, а потом уже по соседству перебрались, чтоб дешевле. Это дом Шиджеру, у них с братом скобяная лавка на Большой Западной… Брат, слыхала, помер: так или нет, не скажу.
Другими глазами я посмотрел на дом, который арендовал монах-двоедушец Нобу. Шиджеру, собачник ты эдакий! Значит, это твой дом?
