И пошел к колодцу за водой.
Квартальные ворота закрыли, старый настоятель остался ночевать у нас. Я подозревал, что он замыслил это с самого начала. Двоим в палатке места хватало, но четверым… И я, и отец испытывали неловкость, отчего суетились больше обычного. Монах неприхотлив, но мы-то должны сделать все, чтобы старику было удобно! А тут всех удобств – пара тюфяков, дощатый настил да одеяла…
Ничего, отыскали еще одеяло и пару циновок. Я хотел отдать тюфяки старшим, но отец не позволил, забрал циновки себе. Пока разместились – вспотели. Жаровню не зацепи, шесты не сбей, друг на друга не наступи…
Набились, как пирожки в коробку. Мы с отцом по краям, святой Иссэн и Каори – посередине. Настоятель рядом со мной, девочка – рядом с отцом. Хорошо еще, Иссэн сухонький, как кузнечик, а Каори мелкая – чистый воробей. Иначе б точно не влезли.
Матушка, подумал я мимоходом. Узнай мама, что трое взрослых мужчин ночуют в тесной палатке бок о бок с десятилетней девочкой – не миновать выволочки! Придумает невесть что, раскричится. Ладно, мы ей не скажем. Я, во всяком случае, точно не скажу.
Некстати вспомнился Шиджеру с его приемными дочерьми.
Гоня прочь гнусные мысли, я прислушался. Спят? Умаялись за день? Нет, бодрствуют. По дыханию слышно.
– Каори?
– Да…
– Ты своего брата хорошо помнишь?
Тишина. Девочка даже дышать перестала.
– Иоши? – шепот был похож на шелест палых листьев. Я его едва расслышал. – Иоши хороший. Он мой брат…
Хороший, значит. У Шиджеру было иное мнение: «Жизни сестре не давал. Тиранил, ел поедом. Я его, извиняюсь, даже бил, гонял от сестры: не помогало…»
– Ты помнишь, как он умер?
Теперь затаили дыхание мужчины.
– Умер? Иоши умер?
Ее удивление вонзилось мне в сердце острой стрелой. Вопреки всему представилось: они мне врали! Нацуми, Шиджеру, остальные… На самом деле Иоши жив! Сбежал из дому? Прячется? Тайком видится с сестрой?
Нет, невозможно.
– Мне жаль твоего брата. Но он, к сожалению, умер.
Молчание. И наконец:
– Иоши умер, да.
Похоже, она все-таки сомневалась.
– Ты помнишь, как это случилось?
– Да, помню. Это из-за меня!
– Из-за тебя?!
– Кукла. Моя кукла! – Каори завозилась под одеялом. Я понял: девочка лезет за пазуху, желая проверить, на месте ли ее драгоценная кукла. – Это Иоши мне ее подарил. Он ее сам сделал! Говорил, будто куклу мама сшила, для меня. Ругался, когда я не верила. Я соглашалась: пусть мама. Я-то знаю, что это Иоши…
– Да, он сделал замечательную куклу. Но что с ним случилось? С Иоши?
– Кукла! – в голосе Каори звенело отчаяние. Кажется, девочка досадовала на мою непонятливость. – Мне ее Иоши подарил.
– Да, я помню.
– А я ее урони-и-ила…
Каори шмыгнула носом: вот-вот расплачется.
– Уронила? Куда?
– В коло-о-о-одец! Хотела достать…
Театр? Сцена, актеры в гриме? Рокочут барабаны?! Нет, на сей раз я видел все будто наяву. Слушая сбивчивый рассказ Каори, я присутствовал там, в Грязном переулке – бесплотная тень, беспокойный дух, мятущийся призрак.
Не в силах помочь, вмешаться, спасти.
2
«Помогите! Кто-нибудь!»
– Воды принеси! – хрипло кричит мать.
Кашляет, булькает, перхает горлом.
Каори ёжится, как от удара. Оглядывается в поисках брата: нет, не видно. Убежал куда-то, а она не заметила. Значит, придется самой. Надо торопиться: промедлишь – огребешь тумаков.
– Принесем маме воды, – объясняет она кукле. – Мама хочет пить.
И, подхватив любимицу, спешит к колодцу, оскальзывается на плотном утоптанном снегу. Вчера выглянуло солнце, снег подтаял, а к ночи снова замерз, покрылся тонкой корочкой льда.
Каменный край колодца тоже обледенел. С третьей попытки Каори пристраивает на нем куклу. Деревянная бадья громко плюхает, ударившись о воду. Кажется, удачно упала: не придется вытаскивать пустой и бросать снова. Каори дышит на озябшие пальцы, берется за веревку. Ворот сломан, надо тянуть. Бадья идет тяжело – точно, полная! Мама будет довольна.
По крайней мере, не побьет.
Нога едет на снегу. Девочка хватается за край колодца. Веревку не удержать одной рукой: вырывается как живая, больно обжигает пальцы. Бадья ухает обратно в колодец. Вслед за ней, задета локтем, кувыркается кукла.
– Нет!
Едва не плача, Каори опирается о каменный бортик. Ложится на него животом, заглядывает вниз. Кажется, она различает плавающую куклу.
– Я тебя вытащу!
Подцепить куклу бадьей? Каори пытается. Нет, надо спускаться. Страшно. Девочка прислушивается. В доме храпит мать.
– Мама заснула, – сообщает Каори кукле, вновь перевесившись через край колодца. – Я тебя вытащу, а потом уже наберу воды. Мама нас не побьет. И ругаться не будет. Проснется, а вода рядом стоит!
Не без труда она забирается на бортик. Берется за веревку.
– Каори!
А, это Иоши. Вовремя он вернулся. Вместе они достанут куклу!
– Я…
– С ума сошла?!
– Кукла…
– Слезь сейчас же!
– …уронила. Ай!
В который раз за сегодня Каори оскальзывается. Пальцы вцепляются в веревку что есть сил. В мокрую, холодную, похожую на верткого угря веревку. Пальцы и раньше-то замерзли, онемели, а сейчас Каори их и вовсе не чувствует, словно пальцы кто-то украл.
Девочка сползает вниз.
– Каори!
Это Иоши. Успел. Нет, опоздал.
– Каори, держись! Я тебя вытащу!
– Кукла! Она упала!
– Это ты упала! Держись крепче!
Ловкой обезьяной Иоши запрыгивает на бортик, хватается за веревку. Он хватается, а Каори отпускает: украденные пальцы не держат. Падает в ледяную воду. К счастью, до воды осталось всего-ничего. Девочка барахтается, колотит по воде руками. Вор возвращает ей пальцы: девочка хватает что-то мягкое.
– Кукла! Нашла!
– Кто-нибудь! Помогите!
Мама спит, думает Каори. Я тоже хочу спать. Тело сковывает холодом. Одежда делается неподъемной, тянет вниз, на дно.
– Помогите! Кто-нибудь!
Мама не услышит. И хорошо, что не услышит. А то задаст обоим! Сейчас Иоши ее вытащит, и все будет хорошо.
– Моя сестра! Она упала в колодец!
Каори пытается сунуть куклу за пазуху и уходит под воду. С трудом выныривает.
