– И где же он? Жив, умер?!
– Не знаю. Только имя: оно сохранилось в городском архиве. Торговал глиняной посудой, разорился. Увяз в долгах, сбежал из города. Семью бросил, скотина. Каори тогда был год, а тебе три.
За сведения об отце Иоши я тысячу раз поблагодарил архивариуса Фудо. Откликнувшись на мою просьбу, он отправился в городской архив, где вгрызся в давние малозначащие записи, как крыса в брюхо дохлой кошки.
– И что? – мальчишка подался назад. – Ну, торговец…
– Вот, к примеру, если я захотел бы тебя усыновить, я бы не смог. Ты просишь грамоту? Так вот, мне бы не выписали грамоту об усыновлении. Ты торговец, я самурай. Я выше, ты ниже. Я не имею права взять тебя в семью и сделать самураем. Такое во власти князя, но он вряд ли согласится.
– А причем тут моя сестра?
Он гулко расхохотался:
– Или вы меня усыновлять вздумали? Такого жирного?
– Теперь о твоей сестре. В отношении девочек для самураев закон менее строг. Как самурай, я вполне могу удочерить твою сестру. Этим я не возвожу ее в сословие самураев. Если в дальнейшем она выйдет замуж за самурая, это изменит ее статус, но я тут буду ни при чем. Бумаги, помнишь? Бумаги сильнее людей, если бумаги с печатью. Но будь твоя сестра из сословия крестьян, я не имел бы права ее удочерить. Торговцы формально ниже крестьян, но они считаются тёнин – горожанами.
– Вы что? – ахнул он. – Вы собираетесь удочерить Каори?
– Нет, Иоши. Для этого я слишком молод. Молод и холост.
– Так к чему эта болтовня?
– К тому, что твою сестру удочерят мои родители. Я не стану ей отцом, я стану ей братом. Заменю тебя и не дам в обиду.
– А они согласятся? Зачем им лишний рот?!
– Уже согласились.
– А вы не врете? Я вам поверю, уйду, тут вы и скажете: обманули дурака…
– Ты не дурак, Иоши. А я не обманщик. Прошлой зимой у меня умер маленький брат…
* * *
Если честно, я не знал, как предложить отцу эту идею с удочерением. Другой возможности убедить Иоши я не видел, но отец?! Ходил, чесал в затылке. Дрожал от страха, размышлял, как подкатиться, чем умаслить. Не щенка берем, девочку!
Гири но мусуме, дочь долга. Так называют приемных дочерей. Долг, честь – они заставляют человека поступать вопреки собственной выгоде. Но долг-то мой, не отца! Значит, против выгоды заставляю его поступать я, а вовсе не долг. Что же делать? Как быть?!
Отец начал первым.
– Сарубобо, – сказал он, вертя в руках куклу. – Их делают бабушки для внучек. Родись у тебя дочка, да не случись у нас в семье фуккацу…
Я вздрогнул. С момента своего перерождения, случившегося два с лишним года назад, отец ни разу не затевал разговор о том фуккацу. О да, сложись все иначе, и бабушка Мизуки спокойно опочила бы на кладбище, а дух ее отправился туда, куда ни в какую не хотел отправляться маленький Иоши. Да и я тогда не пошел бы доносить на родного отца и не стал бы в итоге дознавателем. Но с судьбой не поспоришь! Тело бабушки Мизуки лежало в могиле, но сама бабушка стояла сейчас передо мной в облике отца.
Она и была моим отцом. Согласно грамоте о перерождении, выписанной господином Сэки, куклу в руках держал самурай Торюмон Хидео, старшина ночной стражи. И все равно это была бабушка.
От таких мыслей можно сойти с ума. Вот я и старался не думать об этом.
– Где вы взяли куклу? – грубо спросил я. – Забрали у Каори?
Грубостью я защищался от внезапности.
– Сама дала, – объяснил отец.
– Никому не дает. Никому.
– А мне дала. Видно, что-то чует.
«Их делают бабушки для внучек,» – услышал я, хотя отец не произнес ни слова.
– Во все амулеты надо верить, – после долгого молчания произнес он. – Вера усиливает действие. Нет веры – нет защиты. Сарубобо – единственный амулет, в который ты можешь не верить. Веришь, не веришь, он все равно тебя защищает. Не знал?
Я замотал головой.
– А я знаю. Все женщины знают. Похоже, твой Иоши тоже знал, хоть и мальчик. Эта кукла…
Он закашлялся. Думаю, ему сдавило горло.
– Мне кажется, хонкэ, – впервые в жизни отец обратился ко мне, как обращаются к старшему сыну, желая выказать уважение, – этот амулет сделал я. Тот я, вернее, та я, которой была раньше. Для внучки, которой у меня не было. Для защиты и опеки, на счастье и удачу. Поступай, как считаешь нужным, хонкэ, я поддержу тебя в любом случае.
– А матушка? – спросил я.
– И матушка тоже. Сегодня я говорил с ней. После смерти Мигеру она будет счастлива обрести дочь. Ты зря сомневался в своей матери, она прекрасная женщина.
Разговор, которого я так боялся, закончился, не начавшись.
4
Змеи в мешке
– Твой отец – бабушка?!
В визгливом голосе Иоши дрожало изумление.
Ну да, я ему все рассказал. Без утайки. И про то, что ходил в управу с доносом на отца, заподозрив того в сокрытии фуккацу – тоже. Я нуждался в его доверии, а это покупается только за искренность.
– Да, Иоши.
– А как же он живет с твоей матерью?
– Не твое дело! – окрысился я. – Грамота утверждает, что он отец, вот и живет. Что-то ты больно любопытный для мертвого…
– А мать согласится? – извиниться он и не подумал. – Моя мать?
– Ей заплатят. Уже заплатили.
– Значит, согласилась. Небось, напьется до полусмерти. Или вообще окочурится.
Хотел бы я услышать жалость в его словах. Жалость, сочувствие, опасение, что пьяница Нацуми и впрямь на радостях убьет себя выпивкой. Нет, ничего такого. Ни капли не вытекло из этой пустой бутылки. Судьба родной матери не беспокоила Иоши.
Ладно, я ему не судья. Найдутся другие судьи.
– Она уже у вас? – вдруг спросил он. – Каори?
– У нас. Мы сразу оставили ее у себя, не беспокойся.
– Что она сказала? Когда она впервые увидела ваш дом, что она сказала?
– Сказала: «Какой красивый!» Она пошутила, Иоши. Мы сейчас перестраиваемся, там не на что смотреть. Ночуем в палатке…
Зря я, наверное, это сказал.
– Но ты не думай, это будет хороший дом. Он и раньше был ничего, а теперь и вовсе! Всем места хватит. Мой отец знаешь как гоняет строителей? Те стараются изо всех сил…
– Помогите! – заорал монах басом. – Спасите!
И вдруг замолчал. Бухнулся вперед, да так, что я едва успел отпрянуть, ударил лбом в пол:
– Господин!
Бас, вздрогнул я. Голос Нобу, бродячего разносчика амулетов, остался голосом взрослого толстого мужчины.
