Княжеские сокольничьи подготовили для забавы трех лучших белолобых ястребов – самок, птенцами взятых из гнезд. Лишь таким птицам хватало сил удержать бьющегося в когтях гуся. Князь лично одарил пернатых любимцев изящными нахвостниками – пластинками из черепашьего панциря с прикрепленными к ним бубенчиками, перьями фазана и шелковой вязью.
Впрочем, перед выездом на ловлю украшения снимали.
На́пуски на гусей устраивались на рисовых полях. Гуси осторожны, их дозорные постоянно бдят, следя за окрестностями. Держа ястреба на левой руке, сокольничий широким рукавом правой закрывал от хищника его будущую добычу. Другие слуги разгуливали перед сокольничим и позади него, отвлекая и успокаивая занятых кормежкой гусей – ибо одинокий человек вызывает у птиц особое беспокойство. Растревожить ястреба, всполошить стаю раньше времени – за подобные оплошности князь строго спрашивал с бездельников.
Выбрав подходящий момент, пускали ястреба.
Тут важно было успеть вовремя. Схватив гуся, ястреб обычно падал с ним на землю, где и продолжал драку. Взлетевшая стая также возвращалась, желая помочь несчастному товарищу. Не подоспей сокольничий вовремя, гуси легко забили бы ястреба до смерти. А так человек добивал пойманного гуся, стая улетала прочь, и единственной заботой сокольничего оставалось взять разъярившегося ястреба, что называется, «на кулак».
Охотились три дня. По вечерам любовались закатами, пили саке и горланили песни. Спали в воинских палатках, установленных слугами. И надо же такому случиться, что на четвертый день князю прискучила шумная компания.
Среди княжеских вассалов был один, кого Сакамото выделял особо – Хасимото Киннай, младший сын хранителя княжеского меча. Ровесники, они были схожи пылкими характерами и любовью к рискованным приключениям. Еще у Кинная была жена, к которой князь испытывал особые чувства. Нет, здесь речь не шла о страсти мужчины, обладающего властью, к чужой супруге. На ложе князь предпочитал женщин хрупких, изысканных, с маленьким пухлым ртом и глазами, подобными каплям росы, а главное, без единой родинки на теле. По всему княжеству выискивали девочек без родинок, чтобы задорого продать князю в наложницы. Если же говорить о Масако, жене Кинная, то тело у нее было сильное, рот великоват, и в родинках она не испытывала недостатка.
Зато у нее имелось другое достоинство – с раннего детства Масако отличалась талантом к верховой езде. Отец Масако поощрял увлечение дочери; затем, когда девушка перешла в дом мужа, там ей тоже не было отказа в лошадях. Зная это, князь всегда настаивал, чтобы его любимец брал на охоту жену – и любовался тем, как Масако держится в седле, а то и устраивал состязания между ней и конными самураями, часто не в пользу последних.
Подарки князя наезднице отличались большей щедростью, чем его же подарки наложницам.
Как уже было сказано, на охоте князь заскучал, возжаждав уединения. А поскольку полное одиночество – счастье отшельников, но не князей, Сакамото решил сбежать в горы в компании своего любимца и его жены. Благородный господин отлично понимал, что надолго бросить свиту в местах охоты ему не удастся. Разумеется, обнаружив побег князя, вассалы немедленно устремятся по его следам. Но Киннай уверял, что знает место на западных склонах, где беглецы проведут по меньшей мере полдня, любуясь цветами и слагая стихи без докучливых спутников. Я выведу господина из лагеря так, уверял он, что нас заметит лишь рассвет, а догонит только ветер.
Молодость безрассудна, это правда.
Киннай исполнил обещанное. С ловкостью и скрытностью, достойной синоби-но-моно – наемных лазутчиков и убийц – он вывел из спящего лагеря князя и свою жену, а также трех лошадей, нагруженных всем, что требуется для приятного времяпровождения. Предполагалось, что вассал станет прислуживать господину, а женщина – мужу, и тем самым будет исполнен непреложный закон, на котором стоит мир: «Женщине следует жертвовать собой ради мужчины, мужчине следует жертвовать собой ради господина, а господин держит ответ перед небесами!»
Закон был исполнен, но не совсем так, как ожидалось.
Едва беглецы остановились на лесной поляне, обладающей всеми достоинствами, включая быстрый ручей, едва они успели разложить пожитки и налить по первой чашке саке; едва князь сложил первые две строки возвышенного стихотворения и задумался над третьей…
Разбойники, знаете ли.
Сколько их было? Откуда взялись? Какая разница, если вид добычи, которая сама пришла к ним в лапы, привел разбойников в неописуемый восторг. Двое или трое негодяев насели на князя, отчего возвышенное стихотворение так и осталось незаконченным. Один, вооруженный громадным топором, схватился с Киннаем, тесня его к деревьям, где, вероятно, мерзавца поджидали сообщники с ножами. Еще двое, обуянные похотью, кинулись к бедняжке Масако, кричавшей что есть сил – повалили наземь, разорвали одежды, готовясь воплотить в жизнь свой гнусный замысел.
Правы были опытные вассалы, предупреждая господина об опасности лихих выходок. Сто раз правы! Жаль, что их правота сейчас не стоила и мелкой монеты.
Киннаю повезло. На пятом ударе разбойник переусердствовал – и топор, просвистев возле уха самурая, с силой ударил в замшелый камень, до половины вросший в землю. Лезвие топора выщербилось, но не это спасло Кинная, а промедление врага: бандит опоздал замахнуться снова и лишился правой руки. Следующим ударом Киннай вспорол ему живот.
Если в лесу и прятались какие-то сообщники, они решили не связываться с бешеным Киннаем и дождаться конца потехи. А потеха все длилась! На южном краю поляны сражался князь, вздымая меч из последних сил; на северном краю рыбой, выброшенной на берег, билась негодующая Масако, пытаясь сбросить с себя насильника. Выхватив нож, который она прятала в поясе, жена Кинная успела рассечь негодяю щеку и поранить руку, прежде чем сильный мужчина выбил у нее оружие. Кричала женщина, кричал и разбойник – восхищенный отвагой Масако, он предлагал красавице бежать с ним в горы: он-де осыплет ее золотом и женится на ней.
«Женщине следует жертвовать собой ради мужчины, – вспомнил Киннай, дрожа от ярости, – мужчине следует жертвовать собой ради господина. А господин держит ответ перед небесами!»
И кинулся на подмогу князю, оставив жену без поддержки.
Он успел вовремя. Промедли Киннай хоть на миг, и юный князь Сакамото пал бы в бою. А так, вдвоем, они быстро справились с нападавшими. Насильники же пали под стрелами княжеской свиты – с раннего утра, обнаружив отсутствие господина, вассалы ринулись в погоню по горячим следам. Возможно, они не сразу вышли бы на эту поляну, но вопли Масако дали им знать, куда повернуть коней.
В этот же день князь Сакамото вернулся в свой за́мок.
Подарки, награды и благодеяния, которыми князь осыпал верного Кинная, могли сравниться лишь с дарами Ситифуку-дзин, семи богов счастья. День за днем, вечер за вечером Сакамото устраивал пиры, где благодарил небеса за чудесное спасение и прославлял клан Хасимото за то, что из их чресел вышел столь доблестный воин и преданный вассал. Но пиры закончились, награды иссякли – и Киннай вернулся домой, где его ждал семейный совет.
