Много лет спустя я прочитала книгу “Метафоры, с которыми мы живем”
[325], написанную лингвистом Джорджем Лакоффом и философом Марком Джонсоном. Мое представление о метафорах перевернулось с ног на голову (уж простите меня за эту метафору). Лакофф и Джонсон утверждают, что наш язык кишит метафорами, которые часто остаются незамеченными, а почти все абстрактные понятия мы понимаем благодаря метафорам, основанным на базовых знаниях физики. Лакофф и Джонсон подкрепляют свой тезис большим набором лингвистических примеров, показывая, как мы формируем представление о таких абстрактных понятиях, как время, любовь, печаль, гнев и бедность, обращаясь при этом к конкретным физическим концепциям.
Так, Лакофф и Джонсон отмечают, что мы говорим об абстрактном понятии времени, используя термины, которые применимы к более конкретному понятию денег. Вы “тратите” и “экономите” время. Часто у вас возникает “нехватка времени”. Иногда потраченное время “того стоит”, а значит вы “потратили время выгодно”. Возможно, у вас есть знакомый, у которого время, как и деньги, “утекает сквозь пальцы”.
Подобным образом мы формируем представление о таких эмоциональных состояниях, как радость и печаль, используя направления движения – вверх и вниз. Настроение может “упасть”. Можно “провалиться в депрессию”. При этом друзья часто “поднимают нам настроение”, после чего оно надолго остается “приподнятым”.
Более того, чтобы сформировать представление о социальных взаимодействиях, мы часто прибегаем к концепции физической температуры. “Меня тепло приняли”. “Она одарила меня ледяным взглядом”. “Он встретил меня холодно”. Наша речь пестрит подобными выражениями, но мы даже не понимаем, что используем метафоры. Утверждение Лакоффа и Джонсона, что эти метафоры обнажают физический фундамент нашего понимания мира, поддерживает теорию Лоуренса Барсалоу о понимании через симуляцию ментальных моделей на основе изначальных знаний.
Психологи проверяли эти идеи во множестве любопытных экспериментов. Одна группа исследователей отметила, что одна и та же область мозга активируется, когда человек думает о физическом тепле и о тепле социальном. Чтобы изучить возможные психологические эффекты этого, исследователи пригласили нескольких добровольцев для проведения эксперимента, в рамках которого сотрудник сопровождал каждого участника при подъеме на лифте в лабораторию психологии. В лифте сотрудник просил испытуемого “пару секунд” подержать стакан с горячим или холодным кофе, пока сам записывал его имя. Испытуемые не знали, что это часть эксперимента. В лаборатории каждый испытуемый читал краткое описание вымышленной личности, после чего оценивал некоторые черты характера этого человека. Тем, кто держал в лифте горячий кофе, человек казался гораздо “теплее”, чем тем, кто держал холодный кофе
[326].
Другие исследователи получили подобные результаты. Более того, связь физической и социальной “температуры”, похоже, работает также в обратном направлении: психологи обнаружили, что при “теплых” и “холодных” социальных взаимодействиях испытуемые также ощущают физическое тепло и холод
[327].
Хотя эти эксперименты и трактовки вызывают споры в психологическом сообществе, их результаты можно считать подтверждением теорий Барсалоу и Лакоффа и Джонсона: мы формируем представление об абстрактных понятиях на основе базовых физических знаний. Если на ментальном уровне активируется понятие тепла в физическом смысле (например, когда человек держит стакан с горячим кофе), это приводит также к активации понятия тепла в более абстрактном, метафорическом смысле, например при оценке характера человека, и наоборот.
Сложно говорить о понимании, не говоря о сознании. Начиная работу над этой книгой, я планировала вообще не касаться вопроса сознания, поскольку он обладает особенным весом в науке. Но, была не была, – я рискну предложить одну гипотезу. Если мы формируем представление о понятиях и ситуациях, осуществляя симуляции на основе ментальных моделей, возможно, феномен сознания – и вся концепция самости – рождается из способности человека конструировать модели собственных ментальных моделей и проводить симуляции на основе них. Я могу создать не только ментальную симуляцию перехода улицы при разговоре по телефону, но и ментальную симуляцию того, как обдумываю эту мысль. Кроме того, я могу представить, о чем подумаю дальше. Модели моделей, симуляции симуляций – почему бы и нет? Подобно тому как физическое восприятие тепла активирует метафорическое и, наоборот, понятия, связанные с физическими ощущениями, могут активировать абстрактное понятие самости, которое, возвращаясь, снова проходит по нервной системе, в результате чего появляется физическое восприятие самости, или – если хотите – сознание. Такая циклическая причинность сродни тому, что Дуглас Хофштадтер назвал “странной петлей” сознания, “в которой символический и физический уровни питают друг друга и переворачивают причинность вверх тормашками, в результате чего складывается впечатление, что символы обретают свободу воли и парадоксальную способность командовать частицами, а не наоборот”
[328].
Абстракции и аналогии
Пока я описала несколько предложенных психологами идей об изначальном “интуитивном” знании, которое люди получают при рождении или приобретают на ранних этапах жизни, и объяснила, как это изначальное знание ложится в основу ментальных моделей, формирующих наши представления о мире. При конструировании и применении этих ментальных моделей люди пользуются двумя фундаментальными способностями – к абстрактному мышлению и к построению аналогий.
Абстрактное мышление – это способность видеть в конкретных понятиях и ситуациях примеры из более общих категорий. Давайте конкретизируем понятие абстрактного мышления (оцените игру слов!). Представьте, что вы родитель и специалист по когнитивной психологии. Пусть вашу дочь зовут S. Наблюдая за развитием S, вы ведете дневник, в котором отмечаете, как растут ее способности к абстрактному мышлению. Далее я приведу несколько выдержек из вашего гипотетического дневника.
Три месяца. S различает радость и печаль на лицах, обобщая свои представления при взаимодействии с разными людьми. Она абстрагировала понятия “радостное лицо” и “печальное лицо”.
