В проекте Симса творчество рождается из совместной работы человека и компьютера: компьютер генерирует изначальные произведения и их последующие вариации, а человек дает оценку этим произведениям на основе своего понимания концепций абстрактного искусства. Компьютер при этом ничего не понимает, поэтому нельзя сказать, что он сам обладает творческими способностями.
Подобные примеры есть и в музыкальной сфере, где компьютер генерирует красивую (или, по крайней мере, приятную) музыку, но, на мой взгляд, творчество рождается лишь в ходе его взаимодействия с человеком, который одалживает компьютеру свою способность понимать, что делает музыку хорошей, и дает оценку генерируемым композициям.
Самой знаменитой компьютерной программой, писавшей музыку таким образом, стала программа Experiments in Musical Intelligence – “Эксперименты с музыкальным интеллектом” (ЭМИ)
[367], о которой я упоминала в прологе. ЭМИ была разработана для создания музыки в стиле различных композиторов-классиков, и некоторые ее произведения заставляли даже профессиональных музыкантов поверить, что они слушают музыку, написанную известным композитором.
ЭМИ создал композитор Дэвид Коуп, который хотел сделать программу личным “помощником композитора”. Коупа интересовала давняя традиция использования случайности для сочинения музыки. Знаменитый пример – так называемая музыкальная игра в кости, в которую играли Моцарт и другие композиторы XVIII века. В ней композитор делил произведение на небольшие фрагменты (например, отдельные такты) и бросал кости, чтобы выбрать, как расположить эти фрагменты в новом произведении.
Можно назвать ЭМИ музыкальной игрой в кости в квадрате. Желая научить ЭМИ писать произведения в стиле, скажем, Моцарта, Коуп собирал большую коллекцию музыкальных фрагментов из творчества Моцарта и применял к ним специально созданную компьютерную программу, выявлявшую ключевые музыкальные рисунки, которые он называл “сигнатурами”. Эти рисунки помогали определить уникальный стиль композитора. Другая написанная Коупом программа классифицировала сигнатуры и определяла для каждой музыкальные роли, которые она сможет сыграть в пьесе. Сигнатуры хранились в базе данных, соответствующей композитору (здесь – Моцарту). Коуп также прописал для ЭМИ правила – своеобразную музыкальную “грамматику”, – которые определяли, как можно комбинировать вариации сигнатур для создания складного музыкального произведения в определенном стиле. С помощью генератора случайных чисел (компьютерного эквивалента бросанию костей) ЭМИ выбирала сигнатуры и составляла из них музыкальные фрагменты, а затем на основе встроенной музыкальной грамматики решала, в каком порядке расположить эти фрагменты.
Таким образом ЭМИ генерировала неограниченное количество новых композиций “в стиле” Моцарта или любого другого композитора, для которого имелась база данных музыкальных сигнатур. Коуп тщательно отбирал лучшие композиции ЭМИ для обнародования. Я слышала несколько из них: на мой взгляд, среди них есть как посредственные, так и чудесные пьесы, не лишенные прекрасных пассажей. При этом всем им недостает глубины, характерной для творчества настоящего композитора. (Само собой, я даю такую оценку, заранее зная, что композиции написаны ЭМИ, поэтому вполне возможно, что мои суждения предвзяты.) В длинных пьесах обычно встречаются великолепные фрагменты, но при этом проявляется нечеловеческая тенденция программы терять нить музыкальной мысли. И все же в целом обнародованные произведения ЭМИ весьма успешно воспроизводят стиль нескольких композиторов-классиков.
Обладала ли ЭМИ способностями к творчеству? На мой взгляд, нет. Некоторая музыка, сгенерированная ЭМИ, довольно хороша, но программа при этом опиралась на знания Коупа, которые находили воплощение в выбранных им музыкальных сигнатурах и прописанных им правилах музыкальной грамматики. Но главное – программа не понимала музыку, которую создавала. Она не понимала ни концептуальную составляющую, ни эмоциональное воздействие музыки. По этим причинам ЭМИ не могла оценивать качество собственной музыки. Этим занимался Коуп. “Понравившиеся мне работы были обнародованы, а не понравившиеся – нет”, – просто сказал он
[368].
В 2005 году Коуп принял обескураживающее решение уничтожить всю базу данных музыкальных сигнатур ЭМИ. В качестве основной причины он назвал тот факт, что критики не ценили композиции ЭМИ, которые легко было создавать в бесчисленных количествах. Коуп решил, что ЭМИ ценилась бы в качестве композитора, только если бы обладала, как выразилась философ Маргарет Боден, “конечным наследием, каким обладают все смертные композиторы”
[369].
Не знаю, станет ли мое мнение утешением Дугласу Хофштадтеру, который так встревожился, когда лучшие композиции ЭМИ смогли обмануть профессиональных музыкантов. Я понимаю его беспокойство. Литературовед Джонатан Готтшалль отметил: “Искусство более всего отличает человека от других существ. И дает нам величайший повод для гордости”
[370]. Но я добавлю, что мы гордимся не только тем, что творим искусство, но и тем, что умеем ценить его, сознаем его эмоциональную силу и понимаем скрытые в нем сообщения. Это понимание имеет огромное значение и для художника, и для зрителей, и без него я не могу назвать творение “творческим”. Иными словами, на вопрос, могут ли компьютеры обладать творческими способностями, я отвечаю: теоретически да, но они получат их еще не скоро.
Вопрос: насколько мы далеки от создания общего ИИ человеческого уровня?
Я отвечу, процитировав Орена Этциони, директора Института искусственного интеллекта Пола Аллена: “Дайте свою оценку, затем умножьте ее на два, на три, на четыре. Вот насколько”
[371].
За вторым мнением можно обратиться к Андрею Карпатому, который, как мы знаем из предыдущей главы, написал в своем посте: “Мы еще очень, очень далеко”
[372].
Я считаю так же.
Изначально словом computer (вычислитель) назывались люди – преимущественно женщины, которые вручную или с помощью настольных механических счетных машин производили сложные вычисления. Например, во время Второй мировой войны они рассчитывали траектории снарядов, помогая военным наводить артиллерийские орудия на цель. В книге Клэр Эванс “Широкая полоса” говорится, что в 1930-х и 1940-х годах “термины «девушка» и «вычислитель» были взаимозаменяемыми. Один член… Национального исследовательского комитета по вопросам обороны… предложил единицу измерения работы «килодевушка», эквивалентную примерно тысяче часов вычислительного труда”
[373].
