Со стуком падает металлическая штора. В последний раз мелькает бело-синяя юбочка Анни, когда та садится в большой черный автомобиль. Жесты Клода, быстрые, как движения птицы. Губы Мишель. Ее золотистая кожа. Коробки, чемоданы и четыре ножки стола, торчащие на крыше машины.
В конце 2000-х годов Наима заканчивает верстать каталог выставки Томаса Майландера. В следующем месяце галерея представит его работу: машины, нагруженные под завязку (с открытым багажником) разноцветными свертками, а на крышах громоздятся слоями чемоданы, их равновесие весьма шатко. Художник сфотографировал их в 2004 году в Марсельском порту. У них нет номеров. Они могли приехать из любой страны и могут уехать куда угодно или никуда. Возможно, они встали на прикол навсегда на этом призрачном паркинге. Возможно, в одной из них лежит потрепанный плюшевый мишка, похожий на игрушку Анни. «Эти контейнеры на колесах – очевидная материализация концепта границ и вытекающих из них соприкосновений культур», – сказал нам Томас Майландер.
На заднем сиденье машины, зажатая между чемоданом и детским столиком, Анни с трудом поворачивается, чтобы помахать рукой.
Список приоритетов, вероятно, составленный Али (более или менее сознательно):
1. Спасти Хамида.
2. Спасти себя.
3. Спасти Йему, Кадера и Далилу.
4. Все остальное.
Уставившись на скользящие по потолку тени, он мысленно проделывает путь, отделяющий их от лагеря в Тефешуне.
Нота бригадного генерала Ле Рея от 24 августа 1962 года: «Уважая независимость молодого Алжирского государства и заботясь о том, чтобы оградить Францию от ненужного перенаселения, мы считаем своим долгом предоставлять защиту только лицам, достойным нашего интереса и реально находящимся под угрозой за действия на нашей стороне, исключая все прочие категории. <…> Могут приниматься только лица, приходящие на наши посты с просьбой о защите. Запрещается искать этих лиц в деревнях для воссоединения семей».
В хаосе того жгучего лета Джамель, младший брат Али, исчез. Два батрака, которые были с ним, найдены с перерезанным горлом.
– Я остаюсь, – решил, несмотря ни на что, Хамза.
Дочери Али от первого брака, уже замужние, тоже никуда не едут. Семья, сплоченная сезонами сельскохозяйственных работ, распадается: война вспорола ее, как лемех ком земли, и рассыпала на множество прощаний.
Тефешун (сегодня Хемисти) расположен между Типазой и Алжиром, на побережье. От деревни Али не меньше двухсот километров. Два с половиной часа пути, сообщают Гугл-карты Наиме. Но это идеальный вариант, не учитывающий ни торможения на каждом вираже, ни контрольно-пропускных пунктов, которых было много в 1962 году, и французской армии, ни ФНО. А главное – когда уезжал Али, эти два с половиной часа могли внезапно сорваться в бесконечность смерти.
В автомобиле, не в пример машине Клода, нет никаких чемоданов, никакой мебели. Нет и семьи в полном составе. Только отец и его старший сын. Ничто не дает повода думать, будто они хотят покинуть Алжир. Просто обычная поездка, по делам. Йема с двумя другими детьми присоединится к ним позже. Ее брат Мессауд отвезет ее в лагерь.
– Что будет, если нас остановят, бабá? – спрашивает Хамид, когда отец трогает машину с места.
– Не беспокойся.
Пятнадцать лет назад офицеры, отдававшие Али приказы на европейских полях сражений, никогда не упоминали об опасности, посылая солдат на штурм. Они, наверно, не видели причин для этого бесплодного усилия: даже сообщи они предполагаемый процент потерь, каждый думал бы, что в это число входят только другие, не он. Солдаты могут понять теоретически, что смерть для них – самый вероятный исход в бою, но это понимание чисто математического порядка – по крайней мере, так мне кажется. Они не примеряют его на себя. Я – мое «я» – не может умереть. Али, наверно, чувствует себя защищенным оттого, что не в силах представить себя мертвым. Вот одна из причин, почему у него хватило смелости на такое путешествие. И это «не в силах представить», если в нем не очень много расчетливости, походит на бессмертие.
Между 1954 и 1962 годами многие испытали на себе эту волшебную надежду. Те, кого затаскивали на ненасытные виллы столицы, на зубастые фермы, затерянные в горах, в защитные отряды с волчьими клыками, те, кого держали над бездной или чью голову окунали в воду, те, кому сжигали головку полового члена прямым электрическим разрядом, те, от кого отрезали кусок за куском, продолжали верить, что в последний момент – который без конца откладывался – что-то отвлечет от них смерть и они, пусть даже избитые, обескровленные, растерзанные, еще смогут жить. Смерть была рядом, у порога, смерть множила знаки своей неизбежности, и все же они отгоняли ее беспорядочными жестами, гримасами, красноватой пеной на губах, и хрипами, и криками ужаса, и растекавшейся под ними мочой, и пальцами, судорожно сжимающими руки братьев. До последнего продолжая верить, что их слабые содрогания могут отсрочить смерть.
Наима не знает, как, каким чудом, повторяющимся на каждом километре, ее дед и отец, а следом бабушка, дядя и тетя добрались невредимыми до Тефешуна, преодолев все кордоны.
Она представляет себе сторожевые башни, вздымающиеся над пустыней, и железную дверь, огромную, как доисторическое животное, – в нее выжившие в панике колотят кулаками.
Из лагеря очень скоро, гроздьями, спрятанными в грузовиках, беженцев, в том числе всю их семью, везут в Алжирский порт.
Через дыры в брезенте они видят надписи на стенах столицы:
ДА ЗДРАВСТВУЕТ САЛАН
[38]
ТЫ НАС ПОЙМЕШЬ
ОАС
[39] БДИТ
ФРАНЦИЯ ОСТАНЕТСЯ
