– Женщин туда не пускали. Я осталась в квартире с бабушкой, матерью, тетками, сестрами, кузинами… Я не видела, как его предали земле. Я ничего не знаю о его жизни и пропустила его смерть.
Художник медленно поворачивается к Селине:
– Ты-то не станешь увиливать, а? Я хочу, чтобы ты была там и плакала за десятерых. Моя посмертная репутация будет основана на твоих слезах.
– Я буду так плакать, – отвечает Селина, – что весь Марн-ла-Валле подумает, будто ты был замечательным любовником, даже на старости лет.
– Хорошо, – тихо говорит Лалла, улыбаясь, – хорошо. Наима?
Она улыбается ему в ответ.
– Ты тоже приходи, будешь порукой моим талантам.
• • •
Ее ноутбук открыт на журнальном столике, в квадрате серо-голубого света в квартире с погашенными лампами. Она уставилась в него, допивая чашку супа, и оттягивает момент, когда склонится над клавиатурой, прихлебывая горячую жидкость теперь уже глотками помельче.
Поскольку семья отгородилась от нее смертью, молчанием и благочестивыми обетами, Наиме остаются щупальца Интернета, чтобы постичь историю харки. Введя имя деда в Гугл, она не узнает ничего нового, что уже приносит облегчение, – ведь сайты об Алжирской войне полны персональных обличений и поименных обвинений. Судя по всему, никто не счел нужным ни назвать ее деда Атласским Мясником или Гиеной Палестро, ни посвятить страницу перечню его злодеяний.
Она вводит одно за другим ключевые слова:
Харки
Действия харки в Алжирской войне
Роль харки
Репрессии харки Алжир
Харки кабилы
Отъезд харки 62
Они тотчас отсылают ее к тысячам картинок, страницам и страницам текста – беспорядочной информации, расцвеченной орфографическими ошибками, – на которые она кликает, не уверенная в том, что ищет, на которых спотыкается в этот вечер, как и в следующие.
Все ее ночи теперь похожи: Наима не остается выпить с Камелем и Элизой после работы, никому не звонит и не отвечает на эсэмэски Кристофа, которые, хоть и по-прежнему лапидарны, становятся все настойчивей. Она сидит дома и смотрит документальные фильмы на «Ютубе», подкрепляясь китайской едой, купленной в ресторанчике напротив, спасителе стольких дней похмелья. Она просматривает подряд три части «Близких врагов» Патрика Ротмана, ковыряя холодную лапшу в лотке, и засыпает на рассвете, не вставая с кресла, с головой, полной рассказов о пытках и постепенном подчинении окружающему насилию. Она слушает, как ведущие и гости, чинно сидя кружком в футуристических креслах, твердят, что Алжирская война продолжается и сегодня – в виде войны памяти. Она слышит их слова – «открытая рана», «разрыв», «травма», «слепое насилие», – и, несмотря на сочувствие, которое каждый пытается выказать к рассказам других, у Наимы часто создается впечатление, что они вот-вот вцепятся друг другу в глотку, хоть и выглядят так чопорно в этих креслицах телестудии. Она смотрит, толком не понимая, видео о карательной операции французской армии против населения Айн-Абида после убийства семи европейцев, снятое в августе 1955 года. Странные кадры, на которых жертвы не бегут, не суетятся. Спокойно подходят солдаты, целятся и стреляют. По любопытному совпадению все на видео падают лицом в землю. Это похоже на сцены из документальных фильмов о животных, для которых газель накачивают наркотиками для пущей уверенности, что львицы поймают ее и оторвут первый кусок мяса прямо перед камерой.
Наима очень скоро заинтересовалась цепью комментариев, разматывающейся под каждым видео. Ни один кадр Алжирской войны не может быть выложен онлайн, не вызвав череду реакций, которая неизбежно приводит, с той или иной быстротой – это зависит от сайта, – к оскорблениям в адрес харки. С чего бы ни начался спор, он всегда выходит на взрыв целенаправленной ненависти. Эта вариация закона Годвина, согласно которому «по мере разрастания дискуссии вероятность сравнения, в котором упоминается нацизм или Гитлер, стремится к единице», повергает ее в ужас и оторопь.
«Ты говориш что мечтаеш вирнутся в Алжир грязный харки. Давай! Я тебе жду чтобы зарезат».
«Харки, ублюдки и коллаборационисты: аллах вас ненавидит, и я тоже».
И еще вот это, которое кажется адресованным лично ей или почти:
«французы боролись чтобы сохранить алжир им есть чем гордиться черноногие хотели сохранить богатства и фермы им есть чем гордиться алжирцы боролись за свою независимость им есть чем гордиться но сука дочь харки с ней проблема она должна стыдиться своего отца предателя и я говорю ей что мы алжирский народ хотим истребить потомков харки».
Среди этих оскорблений и угроз она находит иногда комментарии, авторы которых защищают бывших военнослужащих местных формирований французской армии – в такой же ядовитой манере, как и их оппоненты. Но полемисты, опровергающие уравнение «харки = предатель», как и другое, по которому «хороший предатель – мертвый предатель», хоть и могут ненадолго разжать тиски страха и отвращения, стиснувшие горло Наимы, зачастую оказываются также защитниками методов десантников и даже 33-й гренадерской дивизии СС «Шарлемань». Быстро просматривая страницу, она мельком видит под их комментариями картинки и слоганы:
ОАС НЕ ДРЕМЛЕТ
ОАС БЬЕТ КУДА ХОЧЕТ КОГДА ХОЧЕТ
Ей кажется, что под ее компьютером разверзлась огромная подземная пещера, где мечутся чудовища с перекошенными от ненависти рожами, и фибровые провода, должно быть, погружены непосредственно в нее, чтобы выплескивать на каждый сайт эти ушаты оскорблений и насилия. Отделить достоверную информацию от той, что порождена гневом и печалью, от того, что пишут как будто рыгают или плюют, слишком затратно по времени. Она предпочитает обратиться к ресурсу более спокойному, не столь яростно сопричастному – к книгам.
С желтых, красных, черных и белых обложек заказанных ею книг беззастенчиво смотрит слово харки – то, которое в словаре якобы обозначает ее, то, что Интернет затушевывает как ругательство. Наима осознает, до какой степени повлияли на нее комментарии онлайн, поймав себя на том, что, читая эти книги в метро или в кафе, прикрывает рукой название. Она даже не уверена, что не понизила голос, когда заказывала их в книжном. Она не знает в точности, чего опасается, но уже понимает, какое невообразимое множество людей и по сей день придерживается безапелляционных и противоречивых мнений о пути харки. Вечером в постели она глотает книги, как опрокидывают залпом стакан бормотухи.
Бывшие харки и их потомки, стараясь привлечь внимание к своим страданиям, прибегли к статистике. Количество – вот что в их свидетельствах говорило о желании быть принятыми всерьез. Но они не в силах выдавать эти цифры с холодной точностью. Они выкрикивают их, выплакивают, выбрызгивают вместе со слюной. Цифры не созданы для этого. Они – для подсчета. Они портят пафос, а пафос в свою очередь пятнает их. Наима видит, как пляшут эти цифры боли диким хороводом – ничего не означающим хороводом.
