— Сестра, я воспитываю их, как могу!
Никогда ещё я не слышала, чтобы он кому-либо отвечал так резко. Кажется, разговор начался с того, что я щеголяю в комбинезоне, как мальчишка.
Тётю Александру просто терзала забота о моём гардеробе. Если я буду разгуливать в штанах, из меня никогда не выйдет настоящей леди; я сказала — в платье и делать-то ничего нельзя, а тётя Александра ответила — незачем мне заниматься такими делами, для которых надо носить штаны. По понятиям тёти Александры, мне полагалось играть маленькими кастрюльками и чайными сервизами и носить ожерелье из искусственного жемчуга, которое она мне подарила, когда я родилась; и к тому же я должна озарять светом одинокую жизнь моего отца. Я сказала — можно ходить в штанах и всё равно озарять светом, но тётя сказала, — нет, надо быть как луч света, а я родилась хорошей девочкой, а теперь год от году становлюсь всё хуже и непослушнее. Она без конца меня оскорбляла и пилила, и я спросила Аттикуса, но он сказал — хватит в нашей семье лучей света, и пускай я занимаюсь своими делами, а ему я в общем и такая вполне гожусь.
Во время праздничного обеда меня посадили в столовой отдельно за маленький столик; Джим и Фрэнсис обедали со взрослыми. Тётя Александра ещё долго сажала меня отдельно, когда Джим и Фрэнсис уже перешли за большой стол. Я часто думала, чего она боится — вдруг я встану и швырну что-нибудь на пол? Иногда мне хотелось её попросить — пускай один раз позволит мне посидеть со всеми и сама увидит, я прекрасно умею себя вести за большим столом, ведь дома я обедаю со всеми каждый день, и ничего такого страшного не случается. Я попросила Аттикуса, может, тётя его послушается, но он сказал — нет, мы гости, и наше место там, куда посадит хозяйка. И ещё сказал — тётя Александра не очень разбирается в девочках, у неё своих не было.
Но стряпня тёти Александры искупила всё: три мясных блюда, всякая зелень из кладовой — свежая, точно летом с огорода, и маринованные персики, и два пирога, и амброзия — таков был скромный праздничный обед. После всего этого взрослые перешли в гостиную и уселись в каком-то оцепенении. Джим растянулся на полу, а я вышла во двор.
— Надень пальто, — сказал Аттикус сонным голосом, и я решила не услышать.
Фрэнсис сел рядом со мной на крыльце.
— Никогда так вкусно не обедала, — сказала я.
— Бабушка замечательно стряпает, — сказал Фрэнсис. — Она и меня научит.
— Мальчишки не стряпают.
Я вообразила Джима в фартуке Кэлпурнии и прыснула.
— Бабушка говорит, всем мужчинам следует учиться стряпать, и смотреть за своими жёнами, и заботиться о них, когда они не совсем здоровы, — сказал мой двоюродный брат.
— А я не хочу, чтоб Дилл обо мне заботился, лучше я сама буду о нём заботиться.
— О Дилле?
— Ага. Ты пока никому не говори, когда мы с ним вырастем большие, мы сразу поженимся. Он мне летом сделал предложение.
Фрэнсис так и покатился со смеху.
— А чем он плох? — спросила я Фрэнсиса. — Ничем он не плох.
— Это такой — от земли не видать? Бабушка говорила, он гостил летом у мисс Рейчел?
— Этот самый.
— А я про него всё знаю! — сказал Фрэнсис.
— Что знаешь?
— Бабушка говорит, у него нет дома…
— Нет есть, он живёт в Меридиане.
— …и его всё время посылают от одних родственников к другим, вот мисс Рейчел и берёт его на лето.
— Фрэнсис, ты врёшь!
Фрэнсис ухмыльнулся.
— До чего ты бываешь глупая, Джин Луиза! Хотя что с тебя спрашивать.
— Как так?
— Бабушка говорит, если дядя Аттикус позволяет тебе гонять по улицам без призору, это его дело, а ты не виновата. А я думаю, если дядя Аттикус чернолюб, ты тоже не виновата, только это позор всей семье, вот что я тебе скажу.
— Чёрт возьми, Фрэнсис, что это ты болтаешь?
— То, что слышишь. Бабушка говорит, уже то плохо, что вы оба у него совсем одичали, а теперь он ещё стал чернолюбом, так нам больше в Мейкомб и показаться нельзя. Он позорит всю семью, вот что.
Фрэнсис вскочил и побежал по галерейке в кухню. Отбежал подальше, обернулся и крикнул:
Чернолюб,
Чёрный пуп,
С чёрными связался,
Ваксы нализался!
— Врёшь! — закричала я. — Не знаю, что ты там болтаешь, только сейчас я тебе заткну глотку!
Я прыгнула с крыльца. В два счёта догнала его, схватила за шиворот. И сказала — бери свои слова обратно.
Фрэнсис вырвался и помчался в кухню.
— Чернолюб! — орал он.
Если хочешь поймать дичь, лучше не спеши. Молчи и жди, ей наверняка станет любопытно, и она высунет нос. Фрэнсис выглянул из дверей кухни.
— Ты ещё злишься, Джин Луиза? — осторожно спросил он.
— Да нет, ничего.
Фрэнсис вышел в галерейку.
— Возьмёшь свои слова обратно, а?
Я рано себя выдала. Фрэнсис пулей умчался в кухню, и я вернулась на крыльцо. Можно и подождать. Посидела так минут пять и услышала голос тёти Александры:
— Где Фрэнсис?
— Он там, в кухне.
— Он же знает, что я не разрешаю там играть.
Фрэнсис подошёл к двери и завопил:
— Бабушка, это она меня сюда загнала и не выпускает!
— В чём дело, Джин Луиза?
Я подняла голову и посмотрела на тётю Александру.
— Я его туда не загоняла, тётя, и я его там не держу.
— Нет, держит! — закричал Фрэнсис. — Она меня не выпускает!
— Вы что, поссорились?
— Бабушка, Джин Луиза на меня злится! — крикнул Фрэнсис.
— Поди сюда, Фрэнсис! Джин Луиза, если я услышу от тебя ещё хоть слово, я скажу отцу. Кажется, ты недавно поминала чёрта?
— Не-е.
— А мне послышалось. Так вот, чтоб я этого больше не слышала.
Тётя Александра вечно подслушивала. Едва она ушла, Фрэнсис вышел из кухни, задрал нос и ухмыльнулся во весь рот.
— Ты со мной не шути! — заявил он.
Выбежал во двор и запрыгал там — бьёт по кустикам увядшей травы, как по футбольному мячу, от меня держится подальше, только иногда обернётся и усмехается. Вышел на крыльцо Джим, поглядел на нас и скрылся. Фрэнсис залез на старую мимозу, опять слез, сунул руки в карманы и стал прохаживаться по двору.
— Ха! — сказал он.
Я спросила, кого он из себя изображает — дядю Джека, что ли? Фрэнсис сказал — кажется, Джин Луизе велено сидеть смирно и оставить его в покое.
— Я тебя не трогаю, — сказала я.
