— Вы отец Мэйеллы Юэл? — задал мистер Джилмер следующий вопрос.
— Может, и нет, только теперь уж этого не узнать, мать-то померла, — был ответ.
Судья Тейлор зашевелился. Он медленно повернул своё вертящееся кресло и снисходительно посмотрел на свидетеля.
— Вы отец Мэйеллы Юэл? — повторил он вопрос, но таким голосом, что в зале разом перестали смеяться.
— Да, сэр, — кротко ответил Юэл.
— Вы сегодня первый раз в суде? Помнится, я прежде вас не видал. — Юэл кивнул, что да, первый раз, и судья продолжал: — Так вот, давайте условимся. Пока я тут судьёй, в этом зале никто больше не произнесёт ни одного непристойного слова ни по какому поводу. Понятно?
Юэл кивнул, но я не уверена, что он и правда понял. Судья вздохнул и сказал:
— Продолжайте, мистер Джилмер.
— Благодарю вас, сэр. Мистер Юэл, не будете ли вы так добры рассказать нам своими словами, что произошло вечером двадцать первого ноября?
Джим усмехнулся и откинул волосы со лба. «Своими словами» — это была вечная присказка мистера Джилмера. Мы часто думали, чьими ещё словами, по его мнению, может заговорить свидетель.
— Стал-быть, вечером двадцать первого иду я из лесу с охапкой хворосту, дошёл до забора — и слышу, Мэйелла визжит в доме, как свинья недорезанная…
Тут судья Тейлор пронзительно глянул на свидетеля, но, видно, решил, что слова эти сказаны без злого умысла, и только спросил сонным голосом:
— В какое время это было, мистер Юэл?
— Да перед закатом. Так вот, стал-быть, слышу, Мэйелла визжит так, что чертям тошно… — и мистер Юэл осёкся под новым грозным взглядом судьи.
— Итак, она громко кричала, — подсказал мистер Джилмер.
Мистер Юэл в растерянности поглядел на судью.
— Ну, услыхал я, как она орёт, бросил хворост и побежал со всех ног, да наскочил на забор, насилу выпутался из проволоки, подбежал к окошку и вижу… — Юэл весь побагровел, выпрямился и ткнул пальцем в Тома Робинсона, — вижу, этот черномазый брюхатит мою Мэйеллу!
В зале суда у мистера Тейлора всегда царила тишина и спокойствие, и ему не часто приходилось пускать в ход свой молоток, но тут он колотил по столу добрых пять минут. Аттикус подошёл к нему и что-то ему говорил, мистер Гек Тейт — первое официальное лицо округа — стоял в проходе и призывал битком набитый зал к порядку. Среди негров позади нас прошёл глухой ропот.
Преподобный Сайкс перегнулся через нас с Диллом и дёрнул Джима за рукав.
— Мистер Джим, — сказал он, — вы бы лучше отвели мисс Джин Луизу домой. Мистер Джим, вы меня слышите?
Джим повернул голову.
— Иди домой, Глазастик. Дилл, отведи её домой.
— Ты меня заставь попробуй, — сказала я, с гордостью вспомнив спасительное разъяснение Аттикуса.
Джим свирепо посмотрел на меня.
— Я думаю, это не беда, ваше преподобие, она всё равно ничего не понимает.
Я была смертельно оскорблена.
— Пожалуйста, но задавайся! Я всё понимаю не хуже тебя!
— Да ладно тебе. Она этого не понимает, ваше преподобие, ей ещё и девяти нет.
В чёрных глазах преподобного Сайкса была тревога.
— А мистер Финч знает, что вы все здесь? Неподходящее это дело для мисс Джин Луизы, да и для вас тоже, молодые люди.
Джим покачал головой.
— Мы слишком далеко, он нас тут не увидит. Да вы не беспокойтесь, ваше преподобие.
Я знала: Джим возьмёт верх, его сейчас никакими силами не заставишь уйти. До поры до времени мы с Диллом в безопасности, но если Аттикус поднимет голову, он может нас заметить.
Судья Тейлор отчаянно стучал молотком, а мистер Юэл самодовольно расселся в свидетельском кресле и любовался тем, что натворил. Стоило ему сказать два слова, и беззаботная публика, которая пришла сюда развлечься, обратилась в мрачную, насторожённую толпу — она ворчала, медленно затихая, будто загипнотизированная всё слабеющими ударами молотка, и, наконец, в зале суда стало слышно только негромкое тук-тук-тук, будто судья легонько постукивал по скамье карандашом.
Судья Тейлор убедился, что публика опять стала послушная, и откинулся на спинку кресла. Вдруг стало видно, что он устал и что ему уже много лет, недаром Аттикус сказал — они с миссис Тейлор не так уж часто целуются, ему, наверно, уже под семьдесят.
— Меня просили очистить зал от публики или по крайней мере удалить женщин и детей, — сказал судья Тейлор. — До поры до времени я отклонил эту просьбу. Люди обычно видят и слышат то, что они хотят увидеть и услышать, и если им угодно приводить на подобные спектакли своих детей, это их право. Но одно я вам говорю твёрдо: вы будете смотреть и слушать молча, иначе придётся вам покинуть этот зал, а прежде чем вы его покинете, я призову всё это сборище к ответу за оскорбление суда. Мистер Юэл, соблаговолите, по возможности, давать показания, не выходя из рамок благопристойности. Продолжайте, мистер Джилмер.
Мистер Юэл походил на глухонемого. Я уверена, он никогда раньше не слыхивал таких слов, с какими к нему обратился судья Тейлор, и не мог их повторить, хотя беззвучно шевелил губами, — но суть он, видно, понял. Самодовольное выражение сползло с его лица и сменилось тупой сосредоточенностью, но это не обмануло судью Тейлора: всё время, пока Юэл оставался на возвышении для свидетелей, судья не сводил с него глаз, будто бросал вызов — попробуй-ка сделай что-нибудь не так!
Мистер Джилмер и Аттикус переглянулись. Аттикус уже опять сидел на своём месте, подперев кулаком щёку, и нам не видно было его лица. Мистер Джилмер явно приуныл. Он приободрился, только когда услыхал вопрос судьи Тейлора:
— Мистер Юэл, видели ли вы, что обвиняемый вступил в половые отношения с вашей дочерью?
— Видел.
Публика хранила молчание, но обвиняемый что-то негромко сказал. Аттикус пошептал ему на ухо, и Том Робинсон умолк.
— Вы сказали, что подошли к окну? — спросил мистер Джилмер.
— Да, сэр.
— Насколько высоко оно от земли?
— Фута три.
— И вам хорошо видна была комната?
— Да, сэр.
— Как же выглядела комната?
— Ну, стал-быть, всё раскидано, как после драки.
— Как вы поступили, когда увидели обвиняемого?
— Стал-быть, побежал я кругом, к двери, да не поспел, он вперёд меня из дому выскочил. Я его хорошо разглядел. А догонять не стал, уж больно за Мэйеллу расстроился. Вбегаю в дом, а она валяется на полу и ревёт белугой…
— И как вы тогда поступили?
— Стал-быть, я во всю прыть за Тейтом. Черномазого-то я враз признал, он по ту сторону в осином гнезде живёт, мимо нас всякий день ходит. Вот что я вам скажу, судья, я уж пятнадцать лет требую с наших окружных властей: выкурите, мол, оттуда черномазых, с ними по соседству и жить-то опасно, да и моему именью один вред…
