Это еще не все – на восприятие цвета влияет даже поверхность лепестка. Если посмотреть на цветы в микроскоп, то окажется, что многие лепестки все в рытвинах. Некоторые покрыты конусообразными выростами, другие – более пологими возвышениями. Поверхность влияет на отражение света и на восприятие цвета человеческим глазом. Прибавьте к этому время, нужное для того, чтобы растение, с которым Джон провел генетические манипуляции, зацвело. Выращивание гвоздики в лабораторных условиях занимает девять месяцев, от пробирки до первого ростка, а розы – более года, даже если взрослое растение было привито новым генетическим материалом. Рядом с лабораторным корпусом «Florigene» находятся теплицы, и раз в неделю или две Джон с коллегами прогуливаются вдоль грядок, надеясь, что эксперименты увенчаются успехом. Однако в теплицах «Florigene» так и не расцвела настоящая синяя роза. Мэйсон до сих пор ждет, когда зазвонит телефон и смотритель скажет: «Джон, вам лучше увидеть это своими глазами».
В поиске синей розы есть любопытный парадокс. Эта идея привлекала цветоводов столетиями, а «Florigene» вкладывает значительные ресурсы в лабораторное создание того, что отказывается творить сама природа. Однако я до сих пор не встречала человека, желающего приобрести синюю розу. Когда я разговаривала с потенциальными покупателями, своими друзьями, членами семьи, знакомыми садовниками и прочими любителями цветов, все они морщили носы и отвечали, что им сложно вообразить того, кто захотел бы купить что-то подобное. Флористы тоже весьма колебались, сомневаясь, что им удастся убедить покупателей попробовать. Даже оптовые торговцы отказывались признавать, что они обрадуются синей розе, но по крайней мере считали, что на ней можно будет заработать. «Это необычно, – сказал мне один из них. – Это ново. Кроме того, посмотрите на крашеные синие розы. Ведь кто-то их покупает?» Это правда, кто-то же их покупает. Проблема в том, что я так и не смогла узнать кто.
Джон Мэйсон рассказал, что много лет назад «Florigene» проводила на эту тему опрос. «Оказалось, что большинство людей ассоциирует цвет роз с разными случаями. Красные дарят возлюбленным на День святого Валентина, желтые – друзьям, белые приносят на похороны. Главная трудность, с которой сталкивались люди, думая о синей розе, – это непонимание того, что она символизирует. Поэтому многие высказывались достаточно негативно».
Это может быть большой проблемой, с которой предстоит столкнуться цветоводам. Розы несут больше символической нагрузки, чем другие цветы. Согласно греческой мифологии, первые розы возникли из крови погибшего Адониса. По другой версии, его любовница Афродита, не помня себя от горя, споткнулась и укололась о шип – так ее кровь окрасила белые розы в красный цвет. Красные розы стали символом неувядающей страсти, бесконечной любви. Поэт XVIII века Роберт Бёрнс писал: «Любовь, как роза, роза красная / Цветет в моем саду» – и клялся: «Она с тобой, пока моря // Не высохнут до дна»
[21].
Белая роза долгое время считалась знаком чистоты, невинности и веры, ее связывали с Девой Марией, а Мартин Лютер, лидер Реформации
[22], сделал ее своим символом. В XV столетии, во время войны Роз, белая роза была гербом дома Йорков, а красная – гербом соперничающего дома Ланкастеров. Когда, завершив эту войну, трон занял Генрих Тюдор, в знак союза он объединил в своем гербе белую и красную розы. Во время Второй мировой войны немецкая группа сопротивления «Белая роза» противостояла нацистскому режиму.
У синей розы нет истории, нет мифологии и, как следствие, нет символического значения. В викторианской Англии считалось, что синяя роза – то, что невозможно создать, – олицетворяет тайну. Учитывая, что синий цвет также ассоциируется с небесами и необъятным океаном, это могло быть уместным. Но что должна сообщать получателю «тайна»?
Это проблема, которую придется решать флористам. Джон Мэйсон уверен, что, когда роза появится, она завоюет свою публику. «Если показать кому-нибудь изображение синей розы на компьютере, – сказал он, – большинство людей скажет, что она ненастоящая. Однако если у кого-то в руке окажется синий цветок, причем не тот, что выкрашен синей краской, – будет интересно посмотреть, что он скажет».
Я спросила Джона, как он сам, лично, относится к появлению синей розы. «Я имею в виду, посадили бы вы ее у себя в палисаднике перед домом со словами “мне не хватало только ее”? Подарили бы букет синих роз жене? Если да, то что бы вы ей при этом сказали?»
Он рассмеялся, задумавшись. «М-да, – наконец сказал он. – Сложный вопрос! Я знаю тех, кто бы сказал, что синяя роза – это ужасно и противоестественно. Но лично мне интересно было бы посмотреть, как она выглядит. Мне нравится синий цвет. Один из моих самых любимых цветов – гималайский мак: у него такой прекрасный синий оттенок. Да, я думаю, было бы здорово иметь розу такого цвета, но… – Замявшись, он продолжил: – Да, было бы интересно, как она выглядит на самом деле».
Тем не менее при создании любого генетически модифицированного организма (ГМО) возникают более насущные проблемы, чем внешний вид цветка. Гвоздики не размножаются семенами, так что сорт, выведенный «Florigene», вряд ли сможет распространиться в дикой природе. Эта культура вызывает меньше опасений, чем, скажем, генетически модифицированная кукуруза, пыльца которой может случайно попасть на ближайшее поле с «органическими» сортами. Тем не менее, когда «Florigene» опубликовала официальное заявление для голландской общественности о поступлении гвоздик в продажу, компании пришлось предоставить немалое количество информации о потенциальной вероятности (точнее, ее отсутствии) того, что пыльца генетически модифицированного сорта может каким-либо образом распространиться, опылив другие садовые гвоздики.
В своем заявлении компания указала, что это маловероятно. В тексте говорилось: «Несмотря на то что сотни лет гвоздики разводят и высаживают в парках и садах всей Европы, их нельзя отнести к сорным видам. Они не стали сорным или инвазивным видом нигде в мире». В заявлении также подчеркивалось, что цветок не предназначен – не должен быть предназначен – для употребления в пищу: «Садовая гвоздика не используется в качестве пищевого продукта, хотя существует небольшая вероятность, что некоторые потребители захотят съесть лепестки или украсить ими пищу. Даже в этом случае мы не считаем, что употребление трансгенной гвоздики может нанести вред здоровью». Наконец, в заявлении говорилось: «Оказавшись у потребителей, импортируемые гвоздики не способны существовать дольше трех недель. За это время образование семян невозможно. Увядшие гвоздики не обладают способностью к размножению».
Гвоздики «Florigene» до сих пор не выращивают в Соединенных Штатах. Компания заключила контракт в Латинской Америке на выращивание своих гвоздик с последующей продажей обратно и выступает в качестве оптового распространителя, поставляя их на цветочный рынок США. Я поинтересовалась у Джейн Рисслер, члена Союза обеспокоенных ученых, вызывают ли опасения у американских потребителей цветы ГМО. «Мы взвешиваем риски и выгоды для каждого ГМО-организма. В настоящее время мы смотрим на выгоды более скептично и относимся к рискам более ответственно. Однако мы не пытаемся запретить любой генетически модифицированный продукт. Если цветы завозят в страну уже срезанными и они не предназначаются для употребления в пищу, то это мало задевает интересы пользователей. Можно поинтересоваться, не добавлен ли в растение путем генной модификации какой-либо продукт, вызывающий аллергию у работающих с ним людей. Однако мне кажется, что это маловероятно. Так что гвоздики “Florigene” не попадают в ту же категорию, что, например, кукуруза, где существует опасность распространения пыльцы. Однако везде, где выращивают эти гвоздики, необходимо следить за экологической средой, дикими родичами и так далее. Например, не повлияют ли новые свойства гвоздики на вероятность ее распространения в качестве сорняка? Этот и ряд других вопросов нельзя игнорировать. Однако между срезанными цветами и продуктами питания существует большая разница. Вряд ли они займут первое место в списке того, о чем мы беспокоимся, когда говорим о генетически модифицированных продуктах».
