До цветочных хозяйств мы добирались по узким грязным дорогам, вдоль которых были высажены быстрорастущие эвкалипты для защиты от ветра и любопытных глаз. Периодически, в зависимости от времени суток, нам приходилось вставать на обочину и ждать, пропуская автобусы с рабочими, которые выезжали или заезжали на ферму. Иногда мы останавливались, чтобы пропустить коз, переходящих дорогу: их выпасают вокруг теплиц для уничтожения там сорняков, чьи семена могут перелетать заборы.
Каждый визит начинался одинаково. В воротах нас встречал владелец или менеджер хозяйства вместе с группой сотрудников, отвечающих за каждый этап производства: выращивание, сбор, упаковку, борьбу с вредителями и так далее. Мужчины (среди них не было ни одной женщины) были одеты в хрустящие, застегнутые на все пуговицы рубашки с логотипом компании. Как правило, все они были эквадорцами, за исключением нескольких колумбийцев. Среди владельцев встретилась пара немцев и голландцев. Нас вели на экскурсию по производству, а затем в офис, где молодые девушки, работающие в администрации, предлагали напитки и печенье. На прощанье нам дарили розы, бейсболку или блокнот с логотипом компании. С самого начала было понятно, что экскурсии сделаны так, чтобы произвести впечатление. Цветоводы не знали заранее, кто к ним приедет, и я видела, как они на глазок пытаются отделить солидных клиентов от обычных зевак. Кроме меня, в нашей группе были редактор журнала для американских флористов, голландский оптовик, розничный флорист, брокер, торгующий цветами из своего офиса в Боготе, и несколько латиноамериканских оптовиков.
Я ожидала увидеть применение устаревших технологий, рассчитанных на ручной труд, а не дорогостоящее оборудование. Само собой, эквадорские розы высаживают в землю, а не выращивают в горшках или пластиковых контейнерах, как в США или Европе. Основа теплицы собрана из металлических или полихлорвиниловых труб, на которые натянуто пластиковое полотно. Оба конца обычно остаются открытыми, позволяя воздуху (и насекомым) свободно проникать внутрь. На перегородках щебечут птицы. Между грядками проклевываются сорняки. Здесь и правда выращивают цветы в земле, подумала я. Почти как в саду.
Так, да не так. Местные фермы следуют такому же строгому расписанию, как и любое цветочное хозяйство в любом уголке мира. Каждое растение должно вырабатывать свою месячную квоту, укладываться в жесткие нормы. Кусты с крупными розами, предназначенными для дорогих рынков, должны приносить по розе в месяц. Хозяйства, выращивающие подобные цветы, высаживают до двадцати восьми тысяч кустов на акр тепличного пространства. Розы, предназначенные для среднего американского рынка, должны давать в месяц около двух цветов, их высаживают до пятидесяти тысяч кустов на акр. Во время праздников все меняется. Готовясь ко Дню святого Валентина, рабочие начинают прищипывать растения еще до Рождества. В январе они стягивают бутоны сетчатыми «condones», чтобы цветы не раскрылись раньше времени и стебли выросли выше. Но даже с такими мерами удовлетворить запросы главных праздников цветочной индустрии – сверхтрудная задача. Цветоводы хватаются за любой шанс заключить контракт с теми, кому цветы нужны не только в сезон, чтобы придерживаться одинакового распорядка на протяжении всего года.
В большинстве теплиц розы высаживают по два куста в ряд, и эти ряды тянутся вдаль, скрываясь из вида. Ме́ста между ними оставляют ровно столько, чтобы мог пробраться один человек. Кусты возвышаются, высаженные в тщательно сформированные холмики земли. Большинство бутонов вырастают на такой высоте, что человек ростом метр восемьдесят едва может до них дотянуться. Это розы класса люкс, которые я видела на «Agriflor». Я всегда спрашиваю цветоводов, какой у них самый любимый сорт, и никто ни разу не назвал что-то модное и броское вроде словно окрашенной закатными лучами Cherry Brandy или мозаичной красной с тонкими желтыми полосками Hocus Pocus. Большинство предпочитает выращивать верных рабочих лошадок – обычные сорта, которые пользуются стабильным спросом, устойчивы к заболеваниям и насекомым и хорошо переносят транспортировку. Как бы я ни старалась, мне ни разу не удалось услышать название сорта, привлекательного сугубо с эстетической точки зрения. В частности, цветоводам трудно объяснить, почему кому-то может понравиться новая роза, плохо растущая в теплице, – как будто, выбирая цветок, покупатели обязаны знать, сколько усилий стоит его вырастить.
Карлос Крелл, президент компании «Plantador», которая разводит розовые кусты для продажи цветоводам, объяснял это так: «Посмотрите на сорт Circus [прекрасную двухцветную розу с насыщенно-желтыми лепестками с красно-оранжевыми кончиками]. Четыре года назад мы решили, что это типичная “трехгектарная роза”. Это означает, что, скорее всего, удастся продать не более двухсот тысяч стеблей – столько, сколько можно вырастить на трех гектарах. Эта роза прекрасно смотрится в вазе, сохраняет цвет, долго стоит, хорошо раскрывается, но урожай нестабилен. За растением довольно сложно ухаживать. К тому же длина стебля всего пятьдесят сантиметров, ничего особенного. Однако за последние два года это наш самый популярный сорт. Его покупают и в России, и в Голландии, и в Штатах. Почему? Понятия не имею. Но этот сорт нравится. Можно даже не пытаться понять, рынок есть рынок». После этого он указал на Red France, которая, на мой взгляд, выглядела, как обычная красная роза. Мимо таких я обычно прохожу, чтобы добраться до чего-то более интересного. «Вот эти очень хороши, – отметил Карлос. – Отлично растут, великолепно стоят в вазе, нежные лепестки, прекрасный цвет – и никто их не хочет. Таков вот этот рынок».
Я понимаю, почему цветоводы предпочитают растения, за которыми проще ухаживать. Чтобы вырастить несколько миллионов безукоризненных роз в год, нужно приложить немало усилий. Я видела, как многие фермы борются с проблемами. Рабочие в резиновых перчатках собирают поврежденные или больные листья и стебли, складывая их в прикрепленные к поясам мешки. Для тлей выставляют желтые липкие ловушки. В крохотных лабораторных помещениях в чашках Петри выращивают биологические пестициды, напоминающие синий заплесневелый сыр. Компост сгребают в огромные кучи, от которых идет пар, чтобы потом добавлять в качестве подстилки. Бочки с бромметаном у сарая и таблички «Не входить» на теплицах, где недавно проводили опрыскивание. Обычно рядом с табличками крепятся небольшие пластиковые часы, показывающие время, когда рабочие могут вернуться обратно. У каждого входа стоит ножная ванна, в которой, перед тем как зайти, моют подошвы в мутной воде с дезинфицирующим раствором.
Эквадорские теплицы представляют собой смесь старого и нового. Каждый управляющий, с которым я встречалась, знал о методах выращивания на гидропонике, органических средствах борьбы с вредителями, сложных системах повторной очистки воды и автоматизированных конвейерах, доставляющих растения к рабочим, а не наоборот. В конце концов, это мировой рынок. Цветоводы знают, что делают в Голландии, Кении, Эфиопии, Израиле и Калифорнии. Но решение, какое оборудование покупать, какие технологии применять и где вместо автоматизации использовать человеческий труд, целиком зависит от экономики. В конечном счете все сводится к тому, сколько на этом можно заработать и какие требования рынок предъявляет к качеству, свежести и размеру товара. Это довольно сложные расчеты, но в теплицах, где каждый квадратный метр пространства, каждое растение, каждый литр воды и каждая капля удобрений поставлены на учет, они достаточно очевидны. И становятся еще более наглядными, когда речь заходит о процессах, следующих за сбором урожая. Как только розу срезают, она начинает умирать. Прибыль улетучивается с каждым движением секундной стрелки. После того как стебель срезан, время – деньги.
