Еще в конце прошлого столетия я присутствовал на ритуале исцеления высокого уровня, который сначала подарил мне прилив надежды, а затем разочаровал. Я прекратил учиться в колледже после того, как меня госпитализировали в середине семестра. Я не смог быстро оправиться после этого провала, но в конце концов стал снова жить с родителями, устроился на некое подобие работы и вернулся в колледж на неполный учебный день. В колледже я получил грант, чтобы отправиться на одну языческую конференцию и написать о ней статью. Я получал поддержку со стороны семьи и друзей, продолжал учиться, и моя жизнь менялась в лучшую сторону.
На конференции присутствовало значительное число людей, о важности и статусе которых я узнал лишь много лет спустя. Центральным событием стал особый ритуал исцеления, который проводился после завершения всех прочих мероприятий; в нем оказалось не меньше пятидесяти человек. Ведущий использовал для исцеления всю энергию, созданную другими участниками, и воздействие ритуала часто было весьма драматичным. Процесс длился несколько часов, поэтому некоторым приходилось отлучаться или устраивать перерыв.
Ранним вечером организаторы установили очередность участия в ритуале. Помощь и исцеление мог получить каждый, кто нуждался. Это был ритуал очень высокого уровня, помогающий людям с раком, сердечными заболеваниями и тяжелыми изнурительными болезнями. После того как я оказался в клинике из-за попытки самоубийства, прошло всего около двух лет, и даже после начала лечения я почти месяц оставался в постели до двадцати часов в день. У меня тоже было тяжелое, угрожающее жизни и опасное заболевание. В этом я был похож на других.
Рассказав свою историю организаторам, я получил в ответ улыбку, а затем мне сказали: «К тебе мы обратимся в конце, вместе с теплыми пожеланиями».
Уважаемый старец купился на миф о том, что клиническая депрессия – примерно то же самое, что и мимолетная грусть. Если у кого-то выдался очень неудачный день, который начался с невкусного кофе и пустого бензобака, а затем так и не улучшился, теплые слова, вероятно, могут смыть эту печаль. Если теплых пожеланий недостаточно для людей, страдающих раком и другими опасными для жизни заболеваниями, то они не помогут и при депрессии. Если вы путаете ее с мимолетным настроением – или моральным недостатком – вы ничего не делаете для решения проблемы, а вполне возможно, лишь ее усугубляете.
Когда речь идет о депрессии, у нас нет недостатка в мифах – если иметь в виду распространенные заблуждения. Но есть и более глубокие мифы – те, которые выражают отношения с депрессией через аллегорию или метафору. Это состояние не возникло вчера, и хотя я не знаю ни одной сказки, описывающей демона депрессии, существуют многочисленные рассказы о путешествии в подземный мир. Они говорят о чувстве потери, которое может показаться вам знакомым: есть греческие (Орфей и Персефона), шумерские (Инанна) и египетские (Осирис) истории о переживании потери при переходе в страну мертвых – утраты имущества, или воспоминаний, или еще чего-то ценного.
Греческий миф рассказывает о том, как Сизиф пытался обмануть смерть и в наказание был вынужден вечно толкать в гору огромный валун, начиная все заново, когда камень скатывался вниз. Я не могу придумать лучшего способа описать чувство усталости и никчемности, которое овладевает людьми в период депрессии. Древние греки использовали термины «акедия» и «меланхолия» для описания симптомов, которые сегодня сочли бы признаками депрессии: они были описаны и названы еще тогда. Возможно, пришло время пересмотреть старые мифы, чтобы извлечь из них информацию о депрессии, или создать новые истории, предназначенные для этой цели.
Еще одно качество, которое отличает депрессию от сильных негативных эмоций, заключается в том, что она не всегда переживается как преходящая эмоция, что позволило бы человеку быстро исцелиться. Вместо этого в психике появляется голос деструктивного самообмана, голос, который настроен по отношению к вам крайне критически. Вебер красноречиво описала, как депрессия напоминает человеку, что он недостаточно хорош, не заслуживает счастья или здоровых отношений. Эти мысли не позволяют человеку наслаждаться теми вещами, которые депрессию ослабляют – полезной едой, двигательной активностью и общением. Это можно было бы назвать негативной петлей обратной связи, но я представляю себе депрессию как темный конус силы, вырастающий из негативных эмоций. Майкл Поллан пишет об исследованиях, которые указывают, что некоторые психические заболевания «не являются результатом отсутствия порядка в мозге, а скорее проистекают из избыточного порядка. Когда привычки саморефлексивного ума углубляются и застывают, эго становится подавляющим. Пожалуй, наиболее ярко это проявляется в депрессии, когда эго обращается на самое себя, и неконтролируемый самоанализ постепенно заслоняет собой реальность»
[14].
Джонсон говорит: «Страх и тревогу/депрессию для меня легче понять как способ уберечь себя от опасности. Если я хочу дружбы, но у меня ее нет, возможно, я в каком-то смысле от нее убегаю. Изоляция и уход в себя при депрессии на самом деле являются защитным механизмом, помогающим уберечь меня от отвержения/уязвимости/насилия – но этот механизм просто вышел из-под контроля. Я думаю, что многие психические расстройства – своего рода аутоиммунное заболевание разума. Сначала психика слишком сильно реагирует на первоначальную травму, какой бы она ни была, а затем находит все больше и больше подтверждений для своей реакции».
Авторы книги «Новая наука о депрессии: взаимодействие тела и ума» утверждают, что депрессия действительно связана с иммунной системой. Независимо от того, будет ли их версия доказана научно или нет, это полезная модель для осмысления депрессии, поскольку позволяет отказаться от обвинения жертвы. Мы не можем по собственной воле управлять иммунитетом. Если я прикоснусь к ядовитому плющу, урушиол на листьях растения вызовет реакцию иммунной системы, что приведет к появлению сыпи. Я не могу просто так предотвратить это по собственному желанию. При этом сознание все же играет определенную роль: в случае с ядовитым плющом оно поможет мне запомнить, как выглядит опасное растение, и больше не дотрагиваться до него. Я могу (и должен) определить факторы, вызывающие это заболевание, а затем по возможности держаться от них подальше.
Джонсон предложил гипотезу, согласно которой стресс и травма могут привести к депрессии: «Я не думаю, что здоровый человек может просто взять и однажды проснуться с депрессией, но также не считаю, что для этого должно обязательно произойти какое-то особенно травмирующее событие. Мне кажется, некоторые люди более восприимчивы к депрессии, чем другие; человеческому организму обычно не нравится вдыхать частицы пыли, но некоторые более к ним чувствительны, что может вызвать чрезмерную иммунную реакцию». Если внимательно рассмотреть идею о том, что наш ум обладает своего рода иммунной системой, то легко понять, как возникают психические заболевания – в частности, депрессия, тревога, фобии и зависимости. Иммунная система пытается убрать из ума все, что доставляет дискомфорт, но ей приходится работать быстро, потому что остальная часть психики занимается обычными повседневными делами – хранить, анализировать, извлекать информацию. Если кто-то ужасно с вами поступил, то ум сначала испытывает гнев, то есть отталкивает в сторону этот инцидент и человека, а затем ищет одобрения у других («вы же не думаете, что я ленивый?»), потом, возможно, пытается отвлечься с помощью еды, телевизора, алкоголя и т. д. Проблемы возникают, когда либо ум вообще не может выразить гнев (в силу предварительной обусловленности), либо человек ведет себя «неуместно», за неимением лучшего слова, и обостряет ситуацию, либо испытывает нужду в поддержке и ищет одобрения буквально отовсюду, либо ему не у кого искать одобрения, либо в прошлом такая стратегия не оправдала ожиданий, и поэтому человек переходит сразу к третьей фазе и пускает в употребление любые отвлекающие и затмевающие сознание средства, какие только найдет. Поскольку все они дают мозгу некую награду (чувство собственной правоты, одобрение/утешение или дофамин/обезболивание через определенное вещество), мозг начинает фиксироваться на них и поощряет такое поведение. В то же время он обозначает первоначальный опыт как нежелательный – такой, которого следует избегать, так что в итоге одновременно жаждет испытать это переживание и отвергает его, только жажда является подсознательной (и поэтому более сильной), а отвержение – сознательным (но не всегда; иногда оба аспекта являются подсознательными).
