Я не однажды проходил по тропе на грани жизни и смерти и могу с уверенностью сказать, что не так хорошо обдумал свое решение, как мне тогда казалось. Возможно, именно по этой причине я испытал опыт мнимой смерти – чтобы понять, почему пытался покончить с собой в прошедшие десятилетия, несмотря на огромный страх перед собственной смертью. Этот страх напрямую встроен в наш организм. Когда мы готовы умереть, мы способны подавить врожденный страх, потому что верим, что лучше смерть, чем такая жизнь. Для человека, который может дышать только с помощью аппарата ИВЛ и питаться только через трубку, это может быть правдой; я поддерживаю право уйти из жизни. Думаю, что человек в такой ситуации находится ближе к духам умерших и богам подземного мира, и они помогут ему перейти на ту сторону. Поскольку депрессия также приближает нас к подземному миру, такая мощная энергия часто способствует появлению суицидальных мыслей и намерений.
Фактор, способствующий такому решению, далеко не единственный, но каждый раз, когда кто-то говорит, что думает о самоубийстве, к его словам следует относиться серьезно. Если человек делится такими мыслями, нужно выслушать его, не делая поспешных выводов. Сама возможность поделиться своими намерениями может стать первым шагом в сторону от отчаяния.
«Многие мои клиенты не хотят признаваться в суицидальных мыслях, потому что боятся принудительной госпитализации и последствий, которые это за собой повлечет, включая потерю самостоятельности, – рассказал Энтони Релла. – Это чувство угрозы и дискомфорт, который испытывают некоторые терапевты в связи с обсуждением суицидальных мыслей – действительно прискорбная тенденция, и она мешает помогать клиентам с суицидальными наклонностями. Это реальная угроза, но все же несколько преувеличенная, особенно в наше время, когда система госпитализации финансируется так плохо, что трудно найти койку даже для клиента, который в ней отчаянно нуждается».
«Когда поднимается эта тема, я обычно предупреждаю, что риск существует, и разъясняю свои обязанности. Но лишь наличие мыслей о самоубийстве еще не является основанием для госпитализации. Я говорю о том, что важно исследовать суицидальные наклонности и пытаться понять, чего эти части нашей личности стремятся достичь. Когда я думаю, что „часть меня хочет умереть“, это сильно отличается от мысли „я хочу умереть“. Тогда мы можем научиться вести диалог с этой частью нашей личности и понять ее мотивацию».
Я не жалею, что пытался покончить с собой. Я говорю об этом с привилегированной позиции – с позиции выживших. Если бы моя попытка увенчалась успехом, это причинило бы огромную боль людям, которые меня любят, но об этом я не подумал заранее. У меня нет желания снова пытаться покончить с собой, и я считаю это благословением. Я не знаю, что лежит за завесой земного существования, и не спешу это выяснять. У меня еще много возможностей, чтобы стать для кого-то умершим предком, если мне посчастливится получить это имя, но время, которое дано мне в этой жизни, весьма ограничено. Вот что самое страшное в депрессии: порой она заставляет поверить, что смерть – вполне разумная альтернатива по сравнению с жизненными страданиями. Каждый, кто считает, что смерть была бы благословенным освобождением, должен проконсультироваться со специалистами, чтобы выяснить, действительно ли это так. Никто никогда не должен делать выбор в одиночку. Всегда стоит сначала рассмотреть альтернативные варианты и поговорить с другими людьми.
«За последний месяц я впервые в жизни осознала, насколько это ужасно – хотеть умереть, хотеть убить себя, – говорит Шивон Джонсон. – Для меня всегда было данностью, казалось нормальным способом существования… в некотором смысле, так и есть – ведь люди очарованы смертью и жаждут ее, стремятся к оцепенению. Любить свою смертность – в этом и есть смысл жизни и все такое, но проводить бо́льшую часть дня в борьбе с желанием покончить с собой, заставлять себя жить ради кого-то другого, кого ты любишь? Ужасно. И еще ужаснее то, что это нормально».
Это не то путешествие в подземный мир, которое должен совершить каждый человек. При депрессии самоубийство – просто еще одно выражение саморазрушительных сил, которые несет за собой это состояние. Это более быстрый путь к гибели, но медленный зачастую является более верным. «Депрессия может привести к недостаточному уходу за собой, наркомании или расстройствам пищевого поведения или к тому, что люди доводят себя работой до изнеможения», – отмечает Кортни Вебер. Язычники, отправляющиеся в подземный мир, в большинстве случаев надеются на возвращение, но при депрессии, возможно, возвращаться назад уже не хочется. Стремление к смерти ради прекращения боли – вполне понятное желание; депрессия причиняет страдания, которые могут оказаться одними из самых страшных в жизни человека, но следует помнить, что это состояние излечимо. Вот мой способ определить, насколько уместны планы покончить с собой: способны ли вы поделиться этими мыслями с другими людьми и получить их согласие? Говорить об этом всегда трудно, даже если ясно, что жить пациенту осталось недолго, и что органы его тела отказываются работать. Депрессия действительно причиняет огромную боль, но признание боли – часть пути к исцелению.
«Во многих случаях суицидальные намерения возникают, потому что в жизни человека есть какая-то непреодолимая боль или стресс, и нет другого очевидного способа решить проблему, – говорит Релла. – В таких случаях мы можем попытаться разработать методы облегчения боли и стресса, чтобы самоубийство не казалось единственным выходом. Суицидальные мысли могут указывать, что наш привычный образ жизни несостоятелен. Осознав это, мы можем избавиться от этого образа жизни, а не от собственного тела… Вместо того чтобы рассматривать суицидальные настроения как нечто ужасное, что нужно подавить или устранить, истинная цель состоит в том, чтобы действительно разобраться, когда и почему они появляются, какую глубинную проблему пытаются решить, и посмотреть, можно ли найти иное решение, не требующее нашей смерти. Ясно одно: если человек решил умереть, то он знает, чем закончится его история. Но если он готов остаться в живых и работать со мной, мы сможем эту историю изменить и переписать».
У Вебер никогда не было серьезных мыслей о самоубийстве. «Нет, я боюсь боли, – сказала она. – В какой-то момент, примерно в четырнадцать лет, я написала в дневнике, что хочу покончить со всем этим, но не думаю, что действительно имела в виду суицид. Я написала это, потому что так принято говорить. Я исследовала это чувство и поняла, что на самом деле у меня нет таких стремлений. У меня никогда не возникало мыслей о самоубийстве». Вебер сталкивалась с проблемой суицида, и «страдания, которые возникают в результате такого выбора», не обошли ее стороной.
Многие люди считают депрессию и самоубийство почти синонимичными понятиями, но, как показывает случай Вебер, это не так. Между самоубийством и депрессией нет прямой связи. В то время как 60 % людей, покончивших с собой, страдают от какого-либо аффективного нарушения (к которым относится биполярное расстройство, а также большое депрессивное расстройство и дистимия, другая форма депрессии), только 2–3 % процента людей, лечащихся от депрессии, совершают самоубийство (однако шансы возрастают до 4 % для людей, которые были госпитализированы в связи с этим состоянием, и до 6 % у тех, кто проходил стационарное лечение после мыслей о самоубийстве)
[24]. (Около 30 % людей с депрессией не получают никакого лечения
[25], и при этом считается, что половина взрослого населения США страдает этим расстройством настроения
[26].) Это означает, что хотя люди в депрессии, конечно, более склонны к суициду, подавляющее большинство из них все равно не совершает такой выбор.
