Когда мой первый наставник принял меня в ученики, я сказал, что хочу стать шаманом. Не думаю, что навлек на себя болезнь, когда высказал эту просьбу – шаманом, кстати, я себя больше не называю, так как этот термин пронизан специфическим содержанием, – скорее, начал осознавать трудности и испытания, которые в тот момент уже дали о себе знать, и попросил о помощи.
Депрессия словно лишает жизнь цвета, но Тенпенни добавляет нюанс к этой метафоре, различая черную депрессию и серую. «Моя – серая, – говорит он. – Ничто не вызывает интереса, ничего не хочется делать». Можно сказать, что депрессия связана с принудительным бездействием и неподвижностью, и эту инерцию очень сложно преодолеть.
Тенпенни может получать удовольствие от какой-либо деятельности, если он вовлечен в нее, «но желания и стремления исчезли. У меня нет желаний, они все умерли». Даже получая удовольствие от каких-либо занятий, в депрессии он обнаруживает, что мотивация стала для него большой проблемой, и чем сложнее задача, тем сильнее препятствия. Даже подняться с постели бывает непросто.
Это наводит на мысль о другом термине, которым Сара В. описала переживание депрессии – о древнем слове acedia. Это «духовный застой, пустота, скука, «полуденный демон», что «не совсем совпадает с клиническим» пониманием депрессии. «Это можно назвать периодом застоя или темной ночью души».
С другой стороны, викканский автор Иво Домингес-младший противопоставляет серую гамму депрессии ярким краскам магических занятий. Домингес сравнивает депрессию с пограничными состояниями, на которых сосредоточены практики вуду и работа с предками, но также описывает ее как проклятие. «Ваши собственные силы самовыражения, обращенные против вас, приводят к наихудшим последствиям», то есть происходит нечто вроде духовного взлома. Между депрессией и пограничными состояниями есть сходство, объяснил Домингес, – или, «по крайней мере, они перекликаются друг с другом. В них обоих есть духовный компонент: в какой-то степени внутреннее уныние выходит наружу». Аналогичным образом, Уайт говорит, что в контексте китайской медицины депрессию можно рассматривать как «неспособность к воплощению».
«Я воспринимаю депрессию одновременно как болезнь, союзника и как последствие шока», – говорит Фоксвуд. Болезнь – это само состояние депрессии вместе с ее многочисленными симптомами. По его словам, она может стать союзником, «если мы научимся плыть по ее волнам, замечая приливы и отливы, погружаться в глубину, не теряя себя, плавать в этих водах, не сбиваясь с пути; [когда мы] обретаем ясность, мы становимся оракулом для глубинных миров, для подземного царства, для исцеления». Депрессия также является последствием шока, особенно для тех, кто чувствителен к тонким сущностям и энергиям, потому что «боги и люди были ужасно изранены и травмированы», и некоторые люди «не могут игнорировать этого, если хоть немного вовлечены в языческие практики и традиции. Предки все еще взывают об искуплении».
Еще один способ понимания депрессии мне предложила исследовательница скандинавской культуры Кари Тауринг из Миннесоты: депрессия возникает потому, что части человеческой души отсоединяются друг от друга. В норвежском языке hug – это понятие, которое Тауринг уподобляет соединению «сердца, ума и духа», а huglaus означает депрессию. «Это ум, сердце и дух, ослабленные, не согласованные друг с другом, – вот что создает депрессию», – говорит она. Как будто депрессия существует в пространстве между частями души, возможно, потому что там не должно быть пустого места. Чаще всего она возникает во времена физической, внешней тьмы, но также и в периоды «омраченных мыслей». Три составляющие hug «не могут найти друг друга», что приводит к «отсутствию искры вдохновения» или неспособности ее воспламенить. Более того, «по чужой инициативе разжечь ее не удастся».
Тенпенни не всегда в ладу со своими эмоциональными реакциями в периоды депрессии. Это не означает, что эмоции отсутствуют вовсе, как я когда-то считал; скорее, когда они проявляются, то могут застать человека врасплох. Хотя эмоции иногда порождены мыслями, они исходят от тела и тесно связаны с инстинктами, заложенными в нашем генетическом коде. Попробуйте провести такой эксперимент: стисните зубы, сожмите кулаки и дышите быстро и неглубоко. Вы вызвали эмоциональную реакцию, не задействуя мозг. Отсутствие осознания эмоций – это симптом разъединения, о котором говорит Тауринг. А если вы врасплох застигнуты гневом, или любовью, или страхом, это как ничто другое заставляет почувствовать себя отделенным от всех вокруг.
Гнев был постоянным спутником Кортни Вебер в юности – и, как и в случае с Тенпенни, не всегда было ясно, откуда он идет. «Я всегда на что-то злилась, но не понимала причины», – говорит она. Это привело ее к абьюзивным отношениям. «Когда кто-то обращался со мной мило, мне было не по себе; должно быть, с ним что-то не так, думала я». Вебер предпочитала таких партнеров, «которые высмеивали мое образование или тот факт, что я не читала „Шум и ярость“
[11]», – признается она. Один из партнеров однажды заметил: «Ты не очень красивая, но ты все равно мне нравишься». В качестве подарка на Рождество она однажды получила рукописную копию шекспировского сонета «Ее глаза на звезды не похожи»
[12], который нельзя назвать комплиментом. Самооценка Вебер была достаточно низкой, чтобы легко принять такое обращение как должное.
В китайской медицине часто задают вопрос: «Где застаивается энергия?» Уайт связывает депрессию с элементом дерева в китайской системе, который управляет огнем, потоком ци. При депрессии этот поток прерывается и создает внутреннее напряжение. Это проявляется в таких симптомах, как затуманенное мышление и низкая мотивация, а связанное с этим напряжение приводит к самоповреждениям и вспышкам гнева.
Вопрос, который поднимает Фоксвуд, звучит так: «Почему грустить – это всегда плохо?» Грусть может быть напоминанием о времени, проведенном вместе с ушедшим любимым человеком – к примеру, быть способом воздать этому человеку дань уважения, выраженную через чувства скорби, горя и память о нем. «Глубина не всегда означает, что нам следует погрузиться на дно», – говорит он. Но, демонизируя теневую сторону жизни, мы отгораживаемся от этой истины в самых недрах своего существа. «Мы утратили благоговение перед сильными эмоциями, – сетует он. – Я не уверен, что все раны обязательно должны заживать, и что всех депрессивных состояний всегда нужно избегать. Большинству из них нужно дать время, чтобы проявиться». Фоксвуд говорит, что это время услышать «призыв от собственной души. Душа хочет, чтобы мы были внимательными, спокойными и непредвзятыми, ведь у нее есть что-то, что она хочет нам сказать». Депрессия может быть «магнитным холодным зовом души», в то время как ее частый спутник, тревога, – «электрический жаркий зов духа», который «люди не могут распознать. Эти проявления бывают изнурительными и тяжелыми, чего не случалось бы, если бы нас не учили сопротивляться всему темному и низменному». По его мнению, такое сопротивление причиняет вред, которого можно было бы избежать, если бы мы открылись навстречу опасности. У гнева есть предназначение, хотя почитание этого чувства или его выражение редко идут на пользу нашему здоровью. «Я хочу снова наделить гнев сакральным статусом, – говорит он, – потому что вулканы могут создавать новые земли».
