– Как вам удобно. – Мэдди сочувственно улыбнулась.
– Тот день, когда я освободилась, – сказала Сисси. – Ну да.
Ее взгляд стал рассеянным, и Мэдди поняла, что она смотрит на то, чего нет в этой комнате, что находится где-то в другом месте. У нее в голове. В воспоминаниях. Ее глаза угрожающе блеснули намеком на слезы.
– Это чудовище – я не могу произносить его имя, поэтому буду называть его так – не убийца, не серийный убийца, а просто чудовище. Чудовище удерживало меня в течение нескольких дней. Он говорил, что ему нужно… подготовиться. Я не знала, что он под этим подразумевал, не знала тогда и не знаю сейчас, – только знаю, что он видел в совершенных им убийствах часть какого-то большого, вселенского плана, жертвоприношение, совершаемое во имя какой-то высшей цели. Больше ничего не знаю, честное слово. Знаю, что должна была умереть. Я понимала это и тогда. Поняла после первого дня, проведенного взаперти в подвале. Поняла, потому что он так прямо мне и сказал. Сказал, что я должна есть и пить то, что он дает, потому что мне нельзя подвести его и умереть «слишком рано». Это должно было произойти в определенный момент. Под правильными «звездами». Нет, под правильным «числом звезд».
– Он был помешан на числах?
– Точно. В тот день, когда вывел меня из подвала, он… – Сисси моргнула несколько раз, словно вспоминая подробности. – Он говорил и говорил про числа, про счет вещей. Сколько у него ключей на связке. Сколько дверных петель и ручек в доме. В скольких местах на двери подвала отшелушилась краска и тому подобное. Одна вещь из сказанного им меня здорово задела. Он сказал, будничным тоном, что, для того чтобы заколотить крышку гроба, обыкновенно требуется всего десять гвоздей. «Десять гвоздей, чтобы заколотить гроб, – повторял он снова и снова, а затем добавил: – Но нужно девяносто девять, чтобы уничтожить мир».
Нужно девяносто девять, чтобы уничтожить мир.
– Вам удалось бежать именно тогда?
– Вскоре после этого. Он отвел меня наверх, связал руки изолентой – и залепил ею мне рот, – потом подвел к двери. Была ночь. Он сказал, что должен выполнить норму, и я часть этой нормы – «номер пять», как он меня называл. Ни разу по имени. Не знаю, было ли ему вообще известно мое имя. Только так: «номер пять». Так вот, он подвел меня к входной двери. Это была старая сетчатая дверь. С дырами. Затянутыми паутиной. А перед ней, перед дверью наружу, сбоку была другая дверь – полагаю, эта вела на кухню.
Слушая Сисси, Мэдди ловила себя на том, что мысленно видит этот дом. Ясно и отчетливо. «В нем пахнет пылью и плесенью», – подумала она.
– Он держался сзади. Конвоировал меня. Подталкивал, чтобы я шла. А я не переставала думать, как бежать. И когда увидела эту дверь, решила: брошусь туда.
– Так и поступили?
– Мне это не потребовалось.
Мэдди почувствовала, как у нее леденеет кровь.
– Почему?
– Потому что когда я оказалась рядом – понимаю, это кажется полным бредом, – но когда я подошла к той двери, то увидела на кухне что-то. Что-то стоящее на грязном оранжевом линолеуме в духе семидесятых.
– Что-то стоящее на кухне… И что это было? – Хоть Мэдди и опасалась, что ей уже известен ответ на этот вопрос, она должна была его задать. Потому что это не могло быть правдой.
– Маленькое… существо.
Мэдди нервно хохотнула, но быстро подавила позыв.
– Прошу прощения?
– Не знаю, как его еще назвать. Маленькое существо… из картона.
Запертый в горле смешок умер. У Мэдди закружилась голова.
– Из картона?
– Ну, из картонных коробок. Вырезанный из них маленький… человечек. Не больше двух футов в высоту. Тоненькие согнутые ножки. Тоненькие согнутые ручки. И квадратная голова. Если честно, слишком большая для такого туловища.
– А на голове улыбающаяся рожица. – Мэдди закрыла глаза. – Нарисованная…
– Маркером, – Сисси кивнула. – Жирным маркером.
– И человечек держал кое-что в руке.
«Не нож, а…»
– Ножницы.
– Те самые ножницы, которыми он был вырезан, – уточнила Мэдди.
– Ну хорошо. Пусть будет так. Я знаю только то, что человечек поднес руку, если можно так выразиться, к улыбающемуся рту, словно говоря: «Тсс!» И я последовала совету. Притихла, ибо хотя была уверена в том, что схожу с ума, рассудила, что лучше прислушаться. Поэтому кивнула и пошла дальше. А Риз – следом за мной. Когда чудовище подвело меня к входной двери, оно шагнуло вперед и отворило ее – и тут он закричал. Страшно, жутко. Прямо мне на ухо, и из всего того, что я помню, этот звук мне запомнился лучше всего, и… – Сисси вспыхнула, у нее раскраснелись щеки, она была в ярости, но в то же время торжествовала. – И я проигрываю в памяти этот момент, потому что он доставляет мне радость. Боль чудовища доставила мне радость.
– Почему ему стало больно?
– Может, вы уже знаете. Может, нет. Но когда Риз шагнул за дверь, наш маленький друг Человек-коробка вышел следом за ним и вонзил ножницы ему в бедро. Глубоко. Потом Коробка убежал прочь, топ-топ-топ, а чудовище заковыляло следом за ним, вопя от боли.
– И тогда вы убежали. Вы… вышли из дома.
– Да. Но я не смогла бы это сделать без посторонней помощи.
– Что вы хотите сказать? – подалась вперед Мэдди.
– Вот тут становится несколько дико.
– Все и так уже очень дико, Сисси.
– Да. Ну… Так, сейчас. Я помню, как увидела какого-то человека, лицо в окне. Странное лицо, вытянутое, осунувшееся – длинная борода, безумные глаза. И еще я помню… что там был и другой человек. Который мне помог. Маленькая девочка.
– Маленькая девочка? Какая девочка? Одна из жертв?
– Нет. Другая. – Сисси допила виски одним большим глотком и поежилась. – Я уверена: это была ты.
Часть IV
Многообразные формы магии
И вспоминая истории, связанные с маяком Совиная голова, мы ни в коем случае не должны упускать из виду гораздо более обширный вопрос: что же такое сова? В смысле: что сова означает?
Символика ее многогранна. Восточные сиу почитали сову как вестницу. Западные сиу считали ее неистовой покровительницей, а также существом, наделенным сверхъестественным зрением – способностью видеть скрытое, даже сквозь миры.
Разумеется, греки также видели в сове символ такого зрения, толковавшегося прежде всего как мудрость в битвах; сова являлась одним из животных Афины, то есть выступала для греков божеством мистической женственности – женским духом, облеченным в форму, бесшумным и могущественным, мудрым и всеобъемлющим. Наблюдающим за нами из лесной чащи.
Одни видели в сове зло, другие – добро; кто-то воспринимал ее как суверенный дух, отделенный от наших представлений о том, что хорошо или плохо, что правильно или нет, высшим судией, подобным шакалу в Древнем Египте.
