«Нужно положить этому конец».
Оливер попытался вытащить кирку из черепа Элая, раскачивая ее взад и вперед. Наконец кирка подалась. Оливер отнес ее к стене и, ощупав камень, нашел в нем трещину. Собрав все до последней капли силы, со всего размаху вонзил кирку в эту щель, покачал. Кирка держалась крепко. И опять Оливер опустился на колени.
Он приложил голову к кирке, торчащей прямо перед лицом.
Самое нежное место, решил он, – глаза.
Поэтому Оливер закрыл левый глаз и осторожно прижался им к другому концу кирки.
И медленно отклонил голову назад.
Оливер понимал, что если резко дернет головой вперед, кирка попадет ему в глаз. Вонзится в мозг. И он умрет.
И, может быть – может быть, – это станет благословением: мучитель Элай в своем безумии дошел до важной истины, и смерть, несомненно, откроет путь к свободе. После нее Оливер пробудится где-то в другом, новом месте.
Там, где лучше.
– Колесо ломается, – произнес Оливер словно молитву. – И чинится.
– Оооооливер… – простонал Элай, и его голос заполнил подземный тоннель.
Оливер вскрикнул.
Позади послышался шорох. А затем донеслось легкое такатак панциря краба по камню.
Порывисто развернувшись, Оливер прижался спиной к стене рядом с киркой. В темноте он увидел силуэт – похожий на человека, но слишком длинный, слишком тощий, слишком высокий. Он поднимался над тем местом, где лежал Элай. Силуэт сиял не своим светом, а отсветами лунного серебра на масляной пленке. От него исходили полосы белого света, искрящиеся всеми цветами радуги.
– Кто… что…
– Оливер, – снова произнес голос. Это был голос Элая и в то же время не его голос. Голосом Элая он был только снаружи, а под ним звучали сотни других голосов, наложенных слоями друг на друга.
– Ты умер!
– И однако же я стою.
– Мне жаль, жаль, очень жаль, что я убил тебя!
– Напрасно. – Влажный смешок. – Пришло время, Оливер.
– Время?.. Время для чего?
– Время увидеть свое предназначение. Научиться магии. Сломать мир.
Часть V
Девяносто девятый
Четыре Короля:
Люцифер, Левиафан, Сатана, Белиал.
Восемь их Герцогов:
Астарот, Моркин, Асмодей, Вельзевул, Утутма, Матокор, Абигор, Баал-Берит.
И двенадцать Рыцарей:
Молох, Малус, Пельсинад, Лит-Лиру, Хиор-Ка, Данталион, Виссра, Оркобас, Воллрат, Никон, Мимон, Фульгорид.
А под ними семьдесят четыре Хранителя, следящих за строением космоса. Обратись к великому множеству, и их колдовство станет твоим. Всех, за исключением Архиизверга. Лишь один вверху и внизу, один выпал из времени, один бежал из Ада и разрушит столпы Рая, и это Архиизверг, к чьей магии нельзя воззвать. Эта магия взывает к тебе.
Страница из книги «Compendium singularis», написанной в 1776 году, однако выданной автором за трактат 1047 года (перевод с латыни).
48. Вырванные ногти
На третий день отсутствия Нейта Мэдди поняла, что сломалась. Она всегда гордилась тем, что перед лицом хаоса «держит свое дерьмо в себе». У нее были свои тараканы в голове, Мэдди это понимала: тревога и, хотя это и не было диагностировано, что-то вроде синдрома дефицита внимания. Возможно, даже немного обсессивно-компульсивного расстройства. Но Мэдди умела лечить себя. Списками. Книгами. Своим искусством. И в первую очередь – это она осознала только сейчас – своей семьей. Теперь семья разбита. Целая ее треть, жизненно важная, отрублена и бесследно исчезла.
Хотя временами непрошеные мысли сигнализировали о другом ощущении, скрывающемся под поверхностью: «А тебе не стало немного лучше? Теперь, когда его нет? Больше нет его боли. Его странных настроений. Теперь ты можешь быть собой. Уже не нужно жертвовать. Можешь подумать о себе».
Мэдди в это не верила. Не соглашалась. Однако навязчивые мысли заявлялись без спроса. Она их не приглашала. Но они все равно приходили, и неважно, правдой они были или ложью.
И вот спустя восемь дней Мэдди отправилась бродить по лесу. Время от времени она останавливалась и просто стояла, уставившись перед собой. Словно призрак срубленного дерева, ищущего свой пенек, куда можно будет пристроиться, отдохнуть и подумать. Когда такое происходило, ее мысли начинали блуждать, не наугад, а словно стараясь что-то найти. Какое-то воспоминание, какую-то догадку, что-то неуловимое. Грезу, ускользающую от преследования.
В лесу рядом с домом было тихо и холодно. Деревья в преддверии зимы казались мертвыми. Еще недавно пестрая опавшая листва превратилась в однообразный серо-бурый ковер.
Мэдди не смогла бы объяснить, что ищет. Отчасти она хотела найти какую-нибудь улику, как это бывает с везучим следователем: отпечаток ноги, каплю засохшей крови, несколько волосков, завязший в грязи ботинок. Мэдди хотелось увидеть то, что увидел Нейт, – изможденного человека с всклокоченной бородой, призрак мертвой девочки, серийного убийцу, крадущегося между деревьев, даже отца Нейта. И тут ее снова словно ударило по голове, как это уже неоднократно случалось за последние несколько дней: безумный позыв сделать что-нибудь. Почувствовать в своих руках материал, долбаный первозданный материал вроде камня, ветки, земли или металла. И сотворить из него что-нибудь живое, что поможет ей.
Однако когда она сделала это в предыдущий раз – когда в последний раз отдалась работе, – призвала серийного убийцу. А затем этот самый убийца напал на ее мужа. Точно так же, как впустила в этот мир сову, возможно – возможно, – она впустила в него и Эдмунда Уокера Риза.
Это вселяло в Мэдди ужас.
«Искусство как сосуд. Искусство как портал. Я управляю им? Или же оно управляет мною?»
Вздохнув, Мэдди подавила позыв. Безумная искорка «сделать что-нибудь» быстро погасла. Мэдди взглянула на часы. С минуты на минуту к ней должен был приехать Фига.
* * *
– По-моему, он какой-то стремный, – сказал Фига, дуя на пар, поднимающийся над кружкой кофе. – Вчера я снова ездил к нему поговорить. Просто пощупать, что к чему. Я не следователь, не сыщик, но… Нейт – мой друг. А этот тип был весь какой-то дерганый. Дома у него полный бардак. Сам он выглядит ужасно. Он пил, и я не могу сказать, то ли он выходил из глубокого запоя, то ли, наоборот, только отправлялся в него, но это был совсем не тот собранный человек, которого мы видели на празднике. Со мной он был предельно краток. Постарался побыстрее выставить за дверь.
Мэдди нервно расхаживала по кухне.
