Ему казалось, что он в прямом смысле летает. Свободно парит в воздухе, не привязанный к земле. Сидя в машине рядом с Калебом, Оливер просто болтал без умолку.
– Даже не знаю. Вчера вечером мы с Грэмом Лайонзом встретились – и… ну, наверное, впервые поняли друг друга. Увидели боль другого и разобрались с ней. – Он не упомянул о том, что, похоже, удалил из Грэма часть его боли – какого-то злобного угря? – Я вовсе не пытаюсь оправдать все, что он сделал, – только хочу сказать, что отчасти это ему передали извне, вложили в него, не знаю… И я счастлив, что смог установить с ним связь на таком уровне. И это ведь полное дерьмо, да? Потому что мой отец пропал. И я переживаю из-за этого. Очень переживаю. Но я и рад, что поговорил с Грэмом. Разве это не странно? То, что я испытываю одновременно оба этих чувства? Радость и горе?
– Нет, Олли. Слушай сюда, чувак. Жизнь – куча говна. Так она устроена. В ней есть взлеты и падения, и я скажу тебе, что не ценить все хорошее – плохо, потому что иначе на фига? Как там говорили индейцы? «Бизон должен пойти в дело без остатка». Жизнь – здоровенное животное, черт возьми, и нельзя выбрасывать ни один ее кусочек.
– Спасибо, Калеб. Мудрые слова… честное слово.
– Да, я такой, дружище, настоящий гений, – рассмеялся Калеб. – Хочешь еще немного гениального дерьма? Не знаю, можно ли подпускать Грэма Лайонза близко – ближе, чем он сейчас способен бросить бейсбольный мяч, ха-ха. Да, совершенно верно, я сказал именно это. Грэм со своей изуродованной лапищей. Не доверяй ему. Не доверяй Джейку.
– Даже не знаю. У нас с Джейком… сложные отношения.
– Ну, как знаешь. Просто будь осторожен. Не будь доверчивым.
Олли кивнул. Машина свернула на стоянку перед школой.
– Знаешь, прямо сейчас мне очень хорошо. Кажется, что… что людям можно верить. Что в них больше хорошего, чем плохого. И, возможно, иногда, когда люди бывают плохими, они сами этого не хотят.
Захлопнув дверь и заперев ее ключом, Калеб сказал:
– Я просто хочу сказать, Олли: не удивляйся, если Грэм Лайонз вдруг затащит тебя в сортир и треснет головой о толчок.
– Мне действительно кажется, что мы с Грэмом объяснились…
К ним кто-то подошел. Это была Алиса Гендельман, участница джаз-оркестра. Большие глаза. Рыжеватые кудри.
– Вы говорите о Грэме? – сказала она.
– Да. – Калеб кивнул.
– Это же какой-то дурдом, правда? – Алиса тряхнула головой.
Она пошла дальше. Оливер и Калеб остановились шагах в двадцати от входа в школу. Ученики заходили внутрь, но медленно, очень медленно. Кто-то выходил обратно на улицу. Что-то явно случилось.
– Эй, постой! Ты не чувствуешь, будто ото всех исходят какие-то странные флюиды?
Оливер оглянулся вокруг и сперва ничего не почувствовал – но потом увидел. Школьники собирались группами, разговаривали, и на лицах у них были смятение, шок, скорбь. Одна девочка, Швета Шастри, рыдала в голос. Повсюду расцветала боль. Передаваясь от одного к другому словно дар – или проклятие.
Калеб поймал за локоть Дейва Тернера, который фотографировал для школьной газеты и выпускных альбомов.
– Привет, Дейв. Что стряслось?
– А вы не слышали? – тихо спросил Дейв.
– О чем?
– Вчера ночью Грэм Лайонз покончил с собой. Перед этим убив своего отца.
* * *
Все уроки были отменены. В полдень состоялось краткое общее собрание, на котором директор Майерс рассказал о случившемся, не вдаваясь в подробности; потом была короткая памятная подборка видео и фото с Грэмом Лайонзом. На танцах, смеющегося в коридоре с друзьями, или, чаще всего, на бейсболе с битой, отбивающим мяч. Выступил с краткой речью Гриффин, тренер бейсбольной команды. За ним – Норкросс, учитель физкультуры. Одна из учительниц английского языка и литературы прочитала стихотворение А. Э. Хаусмена «На смерть молодого атлета».
После этого всем желающим предоставили возможность поговорить со школьным психологом и священником местной пресвитерианской церкви. Остаток дня прошел в каком-то густом тумане. Никто не знал, хвалить или ругать Грэма. Он лишил себя жизни, что печально. Но сначала убил отца, а это уже преступление. Пошли пересуды о том, что отец его бил, а может, насилие имело и сексуальную подоплеку, и сплетни становились все хуже и хуже: лишь догадки и ложь, грозившая стать правдой. «О, я слышала, папаша возил его услаждать всех местных богачей», или «Я слышал, в детстве он пел в хоре в церкви Святой Агнессы, а вы знаете, что это означает», или «Может, это как в тех историях с политиками, которые трахали подростков и торговали их несовершеннолетними задницами в пиццериях»
[95].
Оливер точно знал только одно.
Это он виноват в случившемся.
Виноват, твою мать.
То, что он вырвал из Грэма что-то, и привело к таким страшным последствиям. Опустошило его, но, наверное, так и не наполнило снова. Оливер не знал, не понимал. Он сломал колесо, как и было сказано в книге, однако это почему-то ввергло Грэма в безумие. Превратило в убийцу.
«Я сделал это с ним», – думал Оливер. И вот теперь Грэма нет в живых.
61. Что мы несем с собой
[96]Мэдди съездила за Джедом в три разных места.
Сначала в букинистический магазин в небольшом городке Фоллз-Крик, где был всего один светофор. Магазин размещался в прямоугольном кирпичном здании с вывеской над входом: «КНИЖНЫЙ МАГАЗИН ФОЛЛЗ-КРИК». В витрине висел ярко-розовый плакат, на котором было написано черным маркером: «Продажа подержанных книг!» Под плакатом спала, свернувшись клубком, толстая полосатая кошка.
Вымощенная гравием стоянка перед магазином была маленькой, и Мэдди испугалась, что ее там заметят. Поэтому она остановилась на шоссе, вдалеке от магазина, но так, чтобы его было видно.
Джед вышел примерно через полчаса со стопкой больших книг – возможно, старых учебников или словарей.
Следующим местом, которое он посетил, стал ресторан быстрого питания под названием «Джекс». Вид у заведения был такой, словно когда-то там стояла лишь стойка под открытым небом, которую затем обнесли стенами. И все же у ресторана был свой двор со столиками на улице, однако Джед зашел внутрь и оставался там. Поставив машину в дальнем конце стоянки, Мэдди наблюдала, как он сидит за столиком один. Джед заказал гамбургер, жареную картошку и большой стакан молочного коктейля. Похоже, он получал наслаждение от еды. Голова закинута назад. Глаза закрыты. Длинные паузы между кусками, подчеркиваемые аккуратным вытиранием салфеткой губ, щек, подбородка и пальцев. Только теперь Мэдди обратила внимание на то, что Джед привел себя в порядок. Вид у него был ухоженный. Он стал другим человеком.
