Ничего не обнаружив, он подошел к переговорному устройству на двери, нашел нужное имя и нажал несколько раз.
Галиб думал, что тот будет тянуть, если никто не отреагирует, но с одобрением отметил, как Айгуадэр вместо этого нажал на кнопки сразу всех квартир подъезда.
Когда наконец дверь открылась и он вошел, Галиб понял, что его послание попадет в руки правильного адресата.
– А вот теперь, Хамид, ты можешь ехать, – удовлетворенно сказал Галиб. – И ехать надо быстро. Не хотелось бы, чтобы нас остановили по дороге. Во Франкфурте будем через четыре часа, это прекрасно.
19
Хоан
День двенадцатый
На лестничной площадке стояла женщина со сложенными крест-накрест руками, она ждала Хоана. Ее пестрое платье выцвело, как и она сама, но глаза метали молнии, а голос был оглушительным. Хотя он не очень хорошо понимал ее немецкий язык, смысл был предельно ясен. Какого черта ей досаждает абсолютно неизвестная личность, почему он позвонил именно в ее звонок? И что вообще он потерял в этом доме, куда это он направляется?
Он, извиняясь, пожал плечами и покрутил пальцем вокруг виска.
– I am sorry, wrong floor
[18], – сказал он, но не встретил понимания и проскользнул мимо нее по лестнице наверх, сопровождаемый убийственным взглядом.
Двумя этажами выше он увидел латунную табличку с надписью «Б. Я. Варберг», а ниже была приклеена табличка с эффектным названием International Photographic Bureau, Munich
[19].
Хоан осторожно протянул палец к звонку, когда увидел узкую полоску света, упавшую на его ногу, и понял, что дверь приоткрыта.
Он приложил ухо к щели и не услышал ничего, кроме громкого хлопка, когда женщина внизу с грохотом закрыла свою дверь.
Тут прирожденный инстинкт остановил его. И, затаив дыхание, он прислонился к стене между двумя дверями в квартиры этого этажа. «Будь осторожен, Хоан, – подумал он. – Дверь может быть приоткрытой, только если жилец выбежал ненадолго по какому-то делу. Или там внутри произошла какая-то катастрофа».
Хоан стоял и ждал. По прошествии четверти часа ни на лестнице, ни за дверью ничего не случилось. Он осторожно толкнул дверь и вошел.
Никто и никогда не мог упрекнуть Хоана Айгуадэра в том, что он чистоплюй. Такого определенно нельзя было сказать и о человеке, живущем в этой квартире. Разнокалиберная обувь была разбросана в прихожей у входа. Потертый кожаный портфель висел на ручке полуоткрытой двери, за которой был виден унитаз с желтыми полосами и поднятым сиденьем. Старые газеты и журналы с фотографиями на обложке штабелями лежали вдоль стен, так что все время надо было смотреть под ноги, чтобы не споткнуться о них или о мешки с мусором, приготовленные на вынос.
Легкий сквозняк шел в прихожую из большей комнаты прямо перед ним.
Хоан предположил, что там гостиная.
– Hallo Mister Warberg! – сказал он. – May I come in?
[20]
Он подождал немного, закрыл за собой входную дверь и повторил вопрос, только немного громче, чем вначале.
Так как и на этот раз никто не ответил, он распахнул дверь в гостиную полностью и сразу узнал диван «ИКЕА», точно такой, какой был в его семье более двадцати лет назад. Окно на улицу было широко распахнуто, он отметил это и решительно вошел.
Зрелище, которое предстало перед ним, было настолько шокирующим, что ноги у него подкосились и он вдруг оказался сидящим на полу в луже густой крови, которая тянулась от фигуры в форменной куртке по стеклянному столу и затем внизу по полу.
Хотя щека покойного лежала прямо на стеклянном столе, было видно, что на горле у него глубокий смертельный разрез, который, напоминая смеющийся рот, шел от уха до уха. Хоан не успел даже почувствовать приступа тошноты, как его уже стошнило так мощно, что масса крови у него между коленями оказалась залита его непритязательным утренним завтраком.
«Как позвонить в полицию? И вообще, хорошая ли это идея? – подумал он, когда первый испуг прошел и он более или менее начал соображать. – Ведьма внизу видела меня. И она будет говорить, что это сделал я, – мелькнула мысль. – А если полиция не поверит в мое объяснение? Если они арестуют меня за убийство?»
Он представил себе суровое лицо редакторши Монтсе Виго в то мгновение, когда ей надо будет оценить новую ситуацию. Предоставит газета переводчика или адвоката, кто будет платить залог, если это потребуется?
Нет, лучше всего смыться, пока не поздно.
Хоан посмотрел на обувь и брюки, которые были так замазаны кровью и блевотиной, что всюду, куда он вступал или где что-то трогал, оставались следы.
«Надо переодеться», – подумал он, разулся и перешел на ту часть ковра, где не было крови. Потом осторожно снял брюки, так чтобы они не касались пола или его самого, перешел в прихожую и бросил брюки и обувь в один из мешков для мусора.
В спальне, примыкающей к гостиной, он нашел такой же беспорядок. Стояла вонь от пота, два-три матраса лежали на полу, а неприбранная двуспальная кровать оставляла такое впечатление, будто тут была оргия.
Хоан открыл некрашеную дверку гардероба, нашел на полу кучу одежды и обуви, и две минуты спустя он уже стоял в брюках и обуви незнакомого ему человека, которые едва-едва подходили ему по размеру.
«О боже, это еще что?» – подумал он, когда резкий рингтон мобильника заставил его съежиться.
Хоан посмотрел в гостиную, пытаясь определить, откуда исходит звук, и заметил на узком серванте старую кожаную сумку с механизмом для приема монет, которая гарантированно была частью униформы кондуктора, в которой всегда ходил Бернд Якоб Варберг.
На ней лежал мобильник, а сверху записка.
«Take the phone»
[21], – было на ней написано.
Хоан взял телефон с мерзким ощущением в теле.
– Добрый вечер, Хоан Айгуадэр, – позвучал в трубке знакомый голос. – Да, ты, конечно, в шоке от того, как выглядит теперь наш фотограф, но так бывает, когда нарушается договоренность со мной, запомни это!
Вопреки собственному желанию, Хоан повернул голову в сторону трупа и почувствовал, как под ложечкой засосало. Только бы его снова не стошнило.
– Ты хорошо поработал, Хоан Айгуадэр. Благодаря тебе о нас пишут газеты и весь мир знает, что мы готовим то, от чего мир содрогнется. А еще ты очень хорошо выследил нас. – И он рассмеялся отвратительным смехом. – Конечно, это мы ответили на твой запрос в интернете об униформе и поддерживали твою историю, и дальше так будет еще несколько дней, но ты ведь это сам хорошо понимаешь?
