Отторжение пересаженных органов — бич трансплантологии, бич, с которым ничего невозможно сделать. Нередко в адрес врачей высказываются упреки — вот, дескать, поторопились и пересадили первую же подвернувшуюся почку (печень, сердце…), которая теперь отторгается.
На самом деле отторгаются все-все-все пересаженные органы, в том числе и те, которые были взяты у близких родственников реципиента. Любой организм признает своими только свои собственные органы, а со всеми чужаками начинает иммунную войну. Программа по уничтожению всего чужого — это, по сути дела, защитный рефлекс, который при пересадке органов оборачивается во вред. Всем реципиентам пожизненно и постоянно приходится принимать препараты, угнетающие активность иммунной системы. Угнетающие в целом, потому что «в частности» врачи пока не научились делать это. Невозможно сделать так, чтобы иммунная система оставила бы в покое донорскую почку, а во всем остальном функционировала как обычно. Угнетать так угнетать.
Не надо, однако, думать (а это еще один «подарочный миф»), что прием препаратов, угнетающих иммунную систему, делает человека абсолютно беззащитным перед любой инфекцией. Стоит, мол, только чихнуть на такого человека, как у него сразу же развиваются воспаление легких и сепсис. На самом деле все совсем не так. Все совсем не так страшно. Угнетение иммунной системы не означает полного ее «выключения». И единственное ограничение, которое налагает пожизненный прием препаратов, угнетающих иммунную систему, заключается в избегании контактов с инфекционными больными и соблюдении мер личной безопасности. Например, во время эпидемии гриппа следует избегать больших скоплений людей.
Может возникнуть вопрос — если отторгается любой чужой орган, если реципиенту пожизненно нужно пить препараты, угнетающие иммунную систему, то почему врачи морочат пациентам головы подбором органов, который зачастую может растягиваться на многие месяцы, а то и на годы? «Эта почка несовместима с вашим организмом, та тоже не подходит…» А по сути — все чужое несовместимо с организмом.
Да, все чужое несовместимо, но есть разные степени этой несовместимости. На самом деле для пересадки подбирается не «совместимый», а«наиболее совместимый» орган. Улавливаете разницу? Наиболее совместимый, то есть условно совместимый. Абсолютно совместимый орган можно только вырастить из клеток реципиента…
Кстати, а знаете ли вы, что в наше время ученые научились выращивать клетки, взятые от организма, вне его? Если знаете, то, возможно, задавались вопросом — почему не выращиваются искусственно донорские органы? Дело в том, что можно вырастить вне организма культуру клеток, например жировых, но они не объединятся в единое целое — жировую соединительную ткань. И клетки печени, выращенные вне организма, не объединятся в ткань, а тем более — в целый орган. Они так и останутся разрозненными клетками. В этом-то вся загвоздка, проблема проблем. Как только удастся ее решить, отторжение пересаженных органов прекратится.
Факторов, определяющих условную совместимость, несколько. Например, донор органа должен иметь ту же группу крови, что и реципиент, так как при несовместимости групп крови риск отторжения органа крайне высок. Потому-то и подбор подходящего для пересадки органа может затягиваться надолго.
Отторжение пересаженного органа часто происходит не сразу после пересадки, а несколькими годами позже… по вине реципиента, который перестает регулярно принимать препараты, угнетающие иммунную систему. «Пять лет прошло,— думает пациент,— почка уже прижилась как следует, организм мой к ней привык, и можно забыть про таблетки» (или, как вариант — «можно не пить их строго по часам). Но на самом деле пересаженный орган не может со временем «прижиться как следует» и организм не может «привыкнуть» к нему. Стоит только прекратить прием иммуноугнетающего препарата или же начать принимать его нерегулярно, как иммунная система сразу же начнет побеждать в войне с пересаженным органом. Так что дело в легкомысленности реципиента, а не в мифическом привыкании.
Что же касается этики, то никто никогда не берет органы для пересадки у живых людей, находящихся в тяжелом состоянии. «Эй, коллега, давай разберем этого чувака на органы, которые можно задорого продать»,— это из выдуманных медицинских триллеров, не имеющих ничего общего с реальной жизнью. Но дыма без огня, как известно, не бывает.
Откуда же взялся этот дым?
Дело в том, что существуют понятия «биологическая смерть» и«смерть мозга». Биологическая смерть — это то, что принято именовать смертью в быту, прекращение всех функций организма. Человек не дышит, сердце его не бьется, он ни на что не реагирует, следовательно — он умер. Смерть мозга — это состояние, при котором происходит гибель (полное прекращение функции) головного мозга, но при этом искусственно, посредством реанимационных мероприятий, поддерживается деятельность сердца и легких, то есть продолжается кровообращение и дыхательная деятельность. С одной стороны, пока бьется сердце, человек считается живым, но с другой — смерть мозга означает гибель личности. Человека уже нет, есть только его тело, в котором искусственно поддерживается видимость жизни. После смерти мозга человек становится «живым трупом».
Смерть головного мозга — необратимое явление. Во всяком случае, на современном этапе развития медицины оживить умерший мозг невозможно. И все случаи, противоречащие этому, являются не воскрешением умершего мозга, а восстановлением из состояния глубокой комы, которая имеет сильное сходство со смертью мозга. Но кому нельзя сравнивать со смертью. Кома представляет собой выраженное торможение функций головного мозга, а смерть мозга означает полное и необратимое прекращение всех функций.
С точки зрения хирургов-трансплантологов, органы для пересадки лучше брать у«живого трупа», нежели у настоящего, полноценного, если можно так выразиться, трупа. Например, сердце для успешной пересадки нужно только «живое», а не остановившееся. Изъятие органов для пересадки при смерти мозга разрешено законодательством большинства стран. Но для людей, далеких от медицины, смерть мозга и биологическая смерть — совершенно разные понятия. Эта «разница» и породила миф об изъятии органов у живых людей, которых алчные врачи объявляют «бесперспективными» для того, чтобы без помех устраивать свои темные делишки. Разумеется, нельзя утверждать, что никто, никогда и нигде не совершал чего-то подобного, но единичные преступные случаи не могут считаться распространенной, общепринятой практикой.
Получить вместе с пересаженным органом чужую «генетическую память» или чужие черты характера невозможно. А вот чужие вирусы можно получить запросто, если состояние здоровья донора не было проверено должным образом. Все рассказы о том, как брутальный мачо, чьи кулинарные умения не шли дальше очистки банана, получив почку от примерной домохозяйки, вдруг полюбил готовить супы, печь пироги и варить разные варенья — это чистой воды выдумки. Донорский орган не превращает примерных мужей в ловеласов, а верных жен — в нимфоманок, и наоборот.
Судите сами — где в организме «прячется» личность? В коре головного мозга, а не в печени, не в почках и даже не в сердце. Личность прячется в коре больших полушарий головного мозга. Именно мозг делает нас теми, кто мы есть. При пересадке головного мозга можно получить чужую личность в свое тело, но мозг хирурги пока еще не научились пересаживать. А чужая почка, или печень, или поджелудочная железа, а также чужое сердце никак не повлияют на вашу светлую личность, поскольку эти органы в осуществлении высшей нервной деятельности не участвуют. Вы же не станете ожидать от пересаженного сердца фильтрации мочи? Или, к примеру, выработки желчи? Так почему же сердце должно повлиять на черты характера?
