Онлайн книга «Небеса ликуют»
Но кое-что все же изменилось. С нашего вала исчезли часовые, а на польской, противоположной, стороне собралась густая толпа. Зрители. Пока еще зрители. Надолго ли? …В этом тоже было что-то знакомое. В первом акте мистерии на сцене собираются все — кроме тех, кому доведется завершить трагедию. «Diablerie» — Дьяволово воинство. Они недалеко, совсем рядом, наиболее любопытные уже заглядывают, принюхиваются, корчат рожи. Diablerie — войско Его Королевской Милости Яна-Казимира. Ты совсем стал еретиком, бедный Илочечонк!.. За высокими валами редута уже никто не спал. Но кашу не варили. Белые сорочки собрались в центре, разбившись на несколько отрядов. Черные реестровцы суетились между ними, пытаясь привести лапотную армию в порядок. Откуда-то появились мушкеты, пики, небольшие переносные мортиры, называемые здесь странным словом «гакивница». Бог Марс вновь восседал на своем барабане. Бородка — пистолетом, верная шпага — в руке. — Бистро! Бистро! Рядьи строить, не бродить а ли кошон, parbleu! Я залюбовался. Не беспорядочной толпой, не ведающей, где лево, где право, а самим шевалье. Эх, нет тут панны Ружинской! Увидев меня, славный дю Бартас с достоинством встал, повел плечами. — Дорогой друг! Ваши указания выполнены! Все! То есть почти все… На «почти» я вначале не обратил внимания. Хорошо и то, что реестровцы не побоялись вернуться. И что белые свитки не разбежались — тоже хорошо. — Сюда все не вместились, я приказал остальным вилланам собираться у южного эскарпа. Ma foi! Там их тысячи четыре, не меньше! …Из почти сотни тысяч, что пришли сюда по зову capitano Хмельницкого. Но все равно… — Браво! Пикардиец удовлетворенно огладил бородку. — Vieux diable! Мне бы неделю, и я сделал бы их людьми! Однако же, дорогой де Гуаира, наш попик категорически отказался последовать за мной! — Какого черта! — возмутился я. — Из-за его ослиного упрямства… — Раненые, мой друг! Он не может их оставить. Черт, дьявол, Лютер, Кальвин! Как я мог забыть? Вывезли не всех, вчера вечером еще оставалось не меньше двух сотен только тяжелых! Неужели фельдмаршал-лейтенант даже раненых бросит? — Ноши! — гаркнул я. — Надо срочно достать ноши! Или сделать — из чего угодно! Кажется, я перенапряг голос. Шевалье испуганно моргнул. — Да-да, конечно, в таборе есть полотно, можно связать вместе пики… Я еще не успел рассказать о синьоре де ла Риверо. Наш грамотей тоже не желает… Я лишь махнул рукой. Не желает? Так пусть катится к своему Лютеру! * * * Первый акт продолжался — неторопливо, нарочито скучно. Так и должно быть в мистерии. Зрителям надо привыкнуть, освоиться, окунуться в атмосферу надвигающейся беды. И когда им начнет казаться, что самое страшное так и не случится… Крик — долгий, отчаянный — разорвал привычный монотонный шум. Крик, тишина, неуверенное молчание. — Предали! Зрада! Предали! Тишина раскололась, разлетелась звонким жутким эхом: — Предали! Ушли! Бегите, братцы! Бегите!!! И начался акт второй. * * * — Шевалье! На вал, быстро! Бледные лица часовых. Мушкеты дергаются в руках. — Пан пулковник! Пан пулковник!.. Дю Бартас зарычал — и парни умолкли. Табор! Что в таборе? В таборе — белым-бело. Я даже не подозревал, что здесь столько народу. Огромная толпа в знакомых белых рубахах появилась словно из-под земли, набилась в узкие проходы между шатрами, затопила холм, где золотом горели высокие кресты. — Измена! Ушли! Все ушли! На гати! На гати! Людское море замерло на миг — и тут же волны ударили во все стороны. Ближайший шатер дрогнул, начал заваливаться набок. — На гать! Утекай, братцы! Кто-то упал, исчез под обутыми в лапти и постолы ногами. Кого-то отбросило в сторону, к подножию вала. Где-то вдалеке человеческим голосом закричала обезумевшая лошадь. А море плескалось, выходило из берегов, орало тысячеголосым хором: — Утекай! У-те-кай! Я заметил, как дернулась в крестном знамении рука дю Бартаса. Нечасто увидишь, но сейчас — самое время. — Шевалье! Передайте своим, чтобы не двигались с места! — Мои не двинутся. — Пикардиец с силой провел ладонью по лицу. — Merde! Что они делают? На одну переправу больше сотни за один раз не поместится. Вы представляете, что сейчас начнется? Ведь это же конец! Он ошибался — это был всего лишь акт второй. Быстрый, короткий. Все площадки и «беседки» заполнены, заскрипели канаты, двигая пэджэнты… …И прибавилось зрителей. Польский вал был заполнен народом, наиболее смелые уже подобрались к самому табору, кто-то начал карабкаться на насыпь. Ударил мушкетный выстрел. Часовые редута были на посту. Но это только здесь, табор беззащитен! Зрители скоро поймут, они уже понимают, еще миг, и толпа любопытных превратится в стаю diablerie… — Шевалье! Дайте мне сотню ваших мушкетеров! Надо добраться до раненых, уложить их на ноши… — Вас затопчут, друг мой! Я оглянулся, окинул взглядом обезумевшее белое море. Шатры исчезли, погасло сияние крестов. Остались люди — преданные люди, ничего не понимающие, не способные видеть, слышать, соображать. Чернь… Какое отвратительное слово! Снова выстрел! Еще, еще! Неужели?.. Я вновь оглянулся и понял, что второй акт позади. Они уже здесь — ландскнехты в темных латах, гусары со стальными крыльями за спиной, усатые здоровяки в ярких жупанах. Заполнили вал, деловито заряжают мушкеты, кто-то уже разворачивает брошенную часовыми гармату… Diablerie выходят на сцену. Акт третий. * * * Реестровцы — впереди, тремя рядами, парни в белом — посередине, на мою голову кто-то водружает тяжелую каску. — Заряжай! Ряды ровняй! Пан Гуаира, то прошу ближе к хоругви! Кажется, я тоже стал полковником! А спереди грохочут выстрелы. Вначале редкие и неуверенные, они теперь звучат все чаще, вот ударил залп, глухо рявкнула мортира. Diablerie все еще на валу. Они не спешат в табор, боятся засады, какой-то невероятной, невозможной хитрости. Им незачем торопиться, незачем рисковать. Каждая пуля, каждое ядро попадает в цель. |