Все совпадения имен, фамилий и событий являются случайными
Питеру фон Теобальду,
блестящему хирургу
Каждый выбирает по себе
Женщину, религию, дорогу,
Дьяволу служить или пророку,
Каждый выбирает по себе.
Каждый выбирает для себя
Слово для любви и для молитвы.
Шпагу для дуэли, меч для битвы
Каждый выбирает для себя.
Каждый выбирает для себя
Щит и латы, посох и заплаты.
Меру окончательной расплаты
Каждый выбирает для себя.
Ю. Левитанский
Машины постепенно стали притормаживать, из ручейков
собираться в потоки, а впереди, под горкой, маячило целое озеро тормозных огней
– все шесть полос, все ручейки и потоки сливались воедино, и конца– краю им не
было.
Страждущие заслуженного отдыха москвичи и гости столицы
возвращались домой с работы, и было понятно, что до этого самого отдыха далеко,
как до Луны, и сейчас начнется маета: многочасовые барахтанья в автомобильном
море, сигареты одна от другой, в мобильном садятся батарейки, приемник орет дурным
голосом дурную песню, и очень хочется есть и спать, и люди в железных коробках
потихоньку звереют, и в виске начинает стучать, и хочется, чтоб весь мир
поскорее провалился бы куда-нибудь – вместе с пробками, гудящими автомобилями,
воняющими дымным перегаром, вместе с ломотой в висках и отчетливым сознанием
того, что утром все повторится снова!..
Долгов от безнадеги перестроился сначала в крайний левый
ряд, но тот вскоре встал намертво. Тогда он вильнул в средний, который еще
кое-как ехал, но и здесь не было ничего хорошего. Поволочившись за каким-то
фыркающим и эпилептически трясущимся «волгарем», Долгов изнемог окончательно.
Он был выносливым мужиком, но кое-что давалось ему с трудом.
Он ненавидел бессмысленную потерю времени, которого ему вечно не хватало, а что
может быть бессмысленнее стояния в пробке!
«Волгарь» впереди фыркал и испускал клубы черного дыма, и в
мутных стеклах виднелась кепка, тужурка и две клешни, вцепившиеся в руль.
Казалось, машина не сама едет, а этот, в кепке, кое-как подталкивает ее вперед.
Долгов какое-то время сочувственно ехал за дядечкой и его
помирающей машиной, а потом перестроился еще правее. Здесь уж были сплошные
фуры, здоровенные грязные колеса крутились почти на уровне крыши долговского
джипа, и ему вдруг почудилось, что он случайно въехал на ишаке в стадо бредущих
слонов. Слоны перестраивались, переходили с шага на медленную тяжеловесную
рысь, фыркали, и Долгову казалось, что его вот-вот затопчут.
Или по обочине, что ли, рвануть?..
Иногда Долгову невмоготу было соблюдать правила, да и на
джипе своем он ездил, как джигит на коне, – уверенно и бесшабашно. За каким-то
очередным слоном обнаружился просвет, и Долгов кинулся в него, прошмыгнул под
носом у другого слона, принял еще правее и выскочил на обочину. Впереди маячили
машины таких же джигитов, которые, не жалея «скакунов», неслись по канавам и
выбоинам, но до них было метров четыреста. Четыреста метров ехать, а не стоять
– вот самое большое счастье, которое только может настигнуть человека в пробке!
Долгов нажал на газ, джип ринулся вперед, угодил колесом в
канаву, будто ногу подвернул, и обиженно зарычал от боли.
– Ничего, – сказал ему Долгов. – Терпи, ты железный!..
Он любил свою машину и разговаривал с ней на равных.
Впрочем, не с «ней», а с «ним». У него был автомобиль-мальчик.
В два счета, приседая и подпрыгивая, он долетел до машин,
которые трепыхались впереди, и пристроился в хвост последней. Многополосное
шоссе впереди взлетало на горку и отсюда хорошо просматривалось, и тут
выяснилось, что там, на горке, пусто, машины идут шустро, и пробка начинается и
заканчивается где-то совсем рядом. Долгов немного приободрился и прибавил звук
в приемнике.
Второй концерт Рахманинова – самый волнующий и самый любимый
– грянул в салоне, и Долгов вдруг подумал, что все это ерунда – и пробка, и
усталость, и опустошенность после рабочего дня.
Ерунда и рутина.
Они быстро пройдут, зато есть нечто вечное. Второй концерт
Рахманинова, к примеру.
Машины сбивались в стаю, и на обочине сделалось совсем
тесно, и Долгов стал осторожно пробираться обратно в середину. Ему сигналили и
не пускали, но он все равно пробирался.
Теперь ехал только крайний левый ряд, и Долгов пытался
всунуть джип в медленную вереницу машин, и все у него никак не получалось.
Вокруг сигналили и неслышно бранились из-за закрытых стекол. Впереди опять
оказался тот самый «волгарь», и приплюснутый картузик виднелся в мутных
стеклах, и Долгов вдруг развеселился. Он метался, перестраивался, по обочине
чесал, а «волгарь» так и трюхал себе потихонечку – и вот вам результат! Все как
было, так и осталось – картузик впереди, Долгов за ним.
Машины ползли еле-еле, и тут стало ясно, из-за чего весь
сыр-бор.
Ну, конечно. И как это он сразу не догадался?..
Фура стояла, перегородив три ряда, и кабина у нее была
странно вывернута. Какая-то машина, изуродованная до такой степени, что
невозможно было определить марку, валялась на боку. Третья, кажется,
«восьмерка» или «девятка», была смята, как сигаретная пачка, на которую
наступили, и развернута навстречу движению. Возле нее на асфальте лицом вниз
лежал человек в расхристанном пиджаке и задранной вверх грязной рубахе. Еще
какой-то человек ходил вокруг, его качало, как пьяного. Водитель грузовика
сидел на подножке кабины, и у него был такой вид, будто он никак не мог взять в
толк, что происходит. Несколько машин стояли в разных рядах, и возле них
растерянные люди звонили по мобильным телефонам.
– А, черт возьми, – пробормотал Долгов, выкручивая руль.
Сзади с возмущением засигналили, он принял еще чуть-чуть левее, освобождая
единственный еле ползущий ряд, и приткнул джип к бамперу фуры.
– Черт бы вас побрал всех до одного!..
Он выскочил из машины, сорвал с себя пиджак и кинул его в
салон.
Тот, что лежал лицом вниз, дернулся и захрипел, когда Долгов
присел перед ним на корточки. Подсунув левую руку под шею, Долгов нашарил
пульс, правой – ощупал позвоночник лежащего. Его нужно было перевернуть, и,
став на колени, Долгов осторожно перевалил его на спину.
Дыхание было угнетено, и Долгов посмотрел зрачки. Гипоксия,
тахикардия, все как по учебнику. Он уложил пострадавшего ровнее и проверил
грудную клетку и переднюю поверхность шеи. Ребра были явно сломаны, а на шее
нет никаких видимых повреждений. Крови много, но не слишком темной. На бедре
рана, и на боку с правой стороны повреждены ткани, но не слишком глубоко.
Долгов стал осторожно щупать живот, пристально глядя в лицо потерпевшего.
