– Си-деть! – скомандовала Инна. – Не стройте
из себя приготовишку, слушайте, когда с вами разговаривает серьезный человек!
Вы забыли содержание записки? Нам все известно. И о вашем прошлом, и о Морте.
«Какая женщина! – с умилением подумал Гаврилов. –
Недаром ее так ценит Центр и лично Владимир Ильич. Ни-че-го вообще не знает, а
такое впечатление, что знает даже больше, чем я. Вот это блеф, вот это
партнерша! Почему я, дурак, взял места в разных купе? Разве что переменить,
когда на вокзал приедем?»
– Все это очень обтекаемо, – не сдавался
Дмитрий. – Нельзя ли поподробней?
– В самом деле, пора, – согласился
Гаврилов. – Итак… Нам известно, что два с половиной года назад вы крупно
проигрались. Долг был настолько велик, что вам оставалось только пулю в лоб
пустить. По пьяной лавочке, обливаясь слезами и соплями от жалости к себе, вы
рассказали эту историю одному человеку. Он выручил вас. Вы получили деньги… но
не безвозмездно. О нет, речь идет не о процентах! Вы должны были кое о чем
сообщать человеку, который вас по-дружески, по-товарищески, я бы сказал,
выручил. Дело в том, что ваш отец, товарищ прокурора Аксаков, в то время вел
исключительно политические процессы. При всем своем легкомыслии по отношению к
женщинам он очень жесткий человек, когда речь шла о работе. Он предпочитал
подозрениям и намекам твердые доказательства вины. И, как правило, находил их.
Находил нужных свидетелей… Конечно, он бывал очень огорчен, когда во время
судебного процесса свидетели, на которых он делал ставку, почему-то в суд не
являлись, исчезали, заболевали, умирали… Все построенные им доказательства
валились! Прокурор проигрывал процессы, и люди, в которых он уже видел будущих
смертников, отделывались куда более мягкими, а то и вовсе смехотворными
наказаниями. Наша организация вам весьма многим обязана, господин Аксаков! Ведь
именно благодаря вам удавалось вовремя нейтрализовать опасных свидетелей,
благодаря вам и Лаврентию Кораблеву – тому человеку, который так ловко вас
использовал. Потом случилось вот что: отец ваш замешался в любовную интрижку с
какой-то незначительной шлюшкой, из-за чего очень пострадал по службе. А
Лаврентий умер – сгорел от чахотки. Вы, исполняя дружеский долг, приходили его
навещать…
Дмитрий, до сей минуты неподвижно смотревший ему в лицо,
резко вскинул голову:
– Понятно…
– Что вам понятно?
– Я понял, откуда вы это знаете. Я-то тогда, на балу в
Дворянском собрании, подумал, что ошибся… Значит, она меня узнала? Однако я не
предполагал, что она может быть связана с вами!
– Совершенно не понимаю, о чем вы говорите и о
ком, – любезно улыбнулся Гаврилов. – Но я продолжаю. Когда умер
Кораблев, вы сочли себя свободным. Вас никто не знает, думали вы. Чтобы
окончательно исчезнуть, вы ринулись в деревню, в глушь, не в Саратов, а в нашем
случае в Энск. И притаились здесь. Но ведь надо на что-то жить! Видимо, денег,
которые давала вам маменька, было мало, и вы решили умножить свои средства. Вы
стали учеником Поля Морта – Поликарпа Матрехина, бывшего карточного шулера,
фокусника, вы усвоили его любимые приемы…
– Вы что, следили за мной? – затравленно спросил
Дмитрий.
– А вы думаете как?
– Да, конечно… И что, он – ваш человек, Морт? Или
Милка-Любка, Верка доносили?
Гаврилов посмотрел задумчиво. Ну зачем зря томить человека!
– Не ломайте голову. Это был Мурзик. Он тоже ученик
Матрехина и даже мне по дружбе передал кое-какие его тайны, особенно этот
способ, с эссенцией, которой смачиваются некоторые карты.
Дмитрий качнулся на стуле.
– Ну да, – кивнул Гаврилов, – я смотрел на
вас, когда вы играли. Пальчиком этак, вот этак… – Он поднес палец к губам,
словно бы в задумчивости. – Вы все мои сведения сами подтвердили. С кем из
лакеев вы состояли в сговоре? Кто ваши меченые колоды на стол подавал?
Дмитрий криво улыбнулся.
– Да ладно, можете не говорить, я и сам узнаю, не так
уж и трудно, – пожал плечами Гаврилов. – Только вообразите, что
будет, когда это дело откроется… Да вас ни в один клуб больше не пустят! Ну а
если просочатся сведения о ваших петербургских играх в пользу партии
большевиков…
Дмитрий несколько минут сидел молча, потирая кончики пальцев
и слабо морщась, словно на них до сих пор оставался фиалковый аромат, слишком
сладкий благодаря тому, что к эссенции был примешан еще и хлороформ. Лицо его
было совершенно спокойно, глаза опущены.
«Игрок, – подумал Гаврилов, – привык блефовать.
Сволочь, мальчишка, прокурорский сынок… А время идет, вообще-то уже и на вокзал
пора. Но торопить его нельзя…»
«Как жаль, что уже пора на вокзал», – подумала Инна,
мечтательно поглядывая на длинные, небрежно скрещенные ноги Дмитрия.
– Ясно, – сказал наконец Аксаков, по-прежнему не
поднимая глаз. – Значит, мне предстоит жениться на Александре Русановой, к
которой я практически равнодушен…
– На богатой невесте, – мягко вставил
Гаврилов. – На очень богатой! Пока еще наших законов никто не отменил.
Всякие глупости насчет того, что замужним женщинам выдадут самостоятельные
паспорта, в то время как раньше они вместе с детьми были всего лишь вписаны в
паспорт мужа, что им позволят распоряжаться личным имуществом, заключать некие
договора без согласия мужа, – все это еще только обсуждается, так сказать,
муссируется в Государственной думе. Так что, женившись на Русановой, вы
получите право распоряжаться ее деньгами по своему усмотрению.
– Вы хотите сказать – по вашему усмотрению? –
наконец-то вскинул глаза Аксаков, и Гаврилов подумал: «Ну, если бы взглядом
можно было убивать…» Но жизнь убедила его, что невозможно, а поэтому он только
кивнул:
– Приятно иметь дело с умным человеком. Но вы не
переживайте, по миру мы вас не пустим. Миллион – большая сумма. Всем хватит.
«Есть такая сказка – про то, что была у зайца избушка
ледяная, а у лисы – лубяная, – подумала Инна. – Пришла весна, избушка
у лисы растаяла. Попросилась она к зайчику переночевать. Сперва легла под
лавочкой, потом на лавочке, потом на печи, потом… потом зайца из избы и вовсе
выгнала…»
– А вы уверены, что дело только в моем желании? –
спросил Дмитрий, и на щеках его заходили желваки. Похоже, все его умение
блефовать уже иссякло. – Насколько мне известно, Александра Русанова
влюблена в другого человека, причем так, что совершенно спятила от своей любви.
