На склоне противоположного холма что-то снова пошевелилось,
она заметила мелькнувший силуэт, растворившийся в листве. Эльф осторожно
выглянул из зарослей. Откинув с головы капюшон, несколько секунд осматривался,
прислушивался, потом беззвучно и быстро пошел по склону. Вслед за ним выглянули
из листвы еще двое. А потом двинулись остальные. Их было много. Они шли длинной
цепью, гуськом, примерно половина была на конях. Эти ехали медленно,
выпрямившись в седлах, напряженные, чуткие. Несколько секунд она видела всех
четко и хорошо, когда в абсолютной тишине они передвигались на фоне неба, в
светлом прорыве в стене деревьев, а потом скрылись, растворились в мерцающей
тени чащи. Исчезли без шороха и шелеста, словно духи. Не топнула копытом, не
заржала ни одна лошадь, не хрустнула ветка под ногой или подковой. Не звякнуло
оружие, которым они были увешаны.
Эльфы скрылись, но Цири не шевелилась, продолжала лежать,
прижавшись к земле под можжевеловым кустом, стараясь дышать как можно тише. Она
знала, что ее может выдать испуганная птица или зверь, а птицу или зверя может
напугать любой шорох и любое движение, даже самое незаметное, самое осторожное.
Она поднялась лишь тогда, когда лес успокоился совсем, а среди деревьев, между
которыми скрылись эльфы, застрекотали сороки.
Поднялась только для того, чтобы оказаться в крепких
объятиях. Черная кожаная перчатка зажала ей рот, приглушила крик ужаса.
– Тихо!
– Геральт?
– Тихо, я говорю.
– Ты видел?
– Видел.
– Это они… – шепнула она. – Скоя’таэли, да?
– Да. А ну быстро на коней. Гляди под ноги.
Осторожно и тихо они спустились с холма, но не вернулись на
тракт, а остались в чащобе. Геральт внимательно осматривался, не разрешал ей
ехать, не отдавал поводья Каштанки, вел лошадь сам.
– Цири, – проговорил он вдруг. – Ни слова о
том, что мы видели. Ни Ярпену, ни Венцку. Никому. Понимаешь?
– Нет, – буркнула она, опуская голову. – Не
понимаю. Почему я должна молчать? Ведь их надо предупредить. За кого мы,
Геральт? Против кого? Кто наш друг, кто враг?
– Завтра отделимся от обоза, – сказал он,
помолчав. – Трисс уже почти здорова. Попрощаемся и поедем своим путем. У
нас будут собственные проблемы, собственные тревоги и собственные трудности.
Тогда, надеюсь, ты наконец поймешь, что не надо делить обитателей нашего мира
на друзей и врагов.
– Мы должны быть… нейтральны? Безразличны, да? А если
они нападут…
– Не нападут.
– А если…
– Послушай меня, – повернулся он к ней. – Как
думаешь, почему такой важный транспорт, груз золота и серебра, тайную помощь
короля Хенсельта Аэдирну, сопровождают краснолюды, а не люди? Я уже вчера видел
эльфа, который наблюдал за нами с дерева. Я слышал, как они ночью прошли мимо
обоза. Скоя’таэли не нападут на краснолюдов, Цири.
– Но они здесь, – проворчала она. – Здесь.
Вертятся, окружают нас.
– Я знаю, почему они здесь. Покажу тебе.
Он резко развернул коня, кинул ей поводья. Она тронула
Каштанку пятками, лошадь пошла быстрее, но он жестом приказал оставаться
позади. Они пересекли тракт, снова въехали в чащу. Ведьмак вел, Цири ехала
следом. Оба молчали. Долго.
– Взгляни. – Геральт осадил лошадь. –
Взгляни, Цири.
– Что это?
– Шаэрраведд.
Перед ними, насколько позволяли видеть деревья, вздымались
гладко отесанные гранитные и мраморные блоки с притупленными, скругленными
ветром краями, покрытые промытыми дождями рисунками, растрескавшиеся от
морозов, разорванные корнями деревьев. Меж деревьями проглядывали поломанные
колонны, арки, остатки фризов, оплетенные плющом, окутанные плотным ковром
зеленого мха.
– Это была… крепость?
– Дворец. Эльфы не строили крепостей. Слезь. Кони не
пройдут по развалинам.
– Кто все уничтожил? Люди?
– Нет. Они сами. А потом ушли.
– Почему?
– Знали, что больше сюда не вернутся. Это случилось
после второго столкновения между ними и людьми, больше двухсот лет назад. До
того, уходя, они оставляли города нетронутыми. Люди строили свои дома на
фундаментах эльфовых построек. Так возникли Новиград, Оксенфурт, Вызима,
Третогор, Марибор, Цидарис. И Цинтра.
– Цинтра тоже?
Он утвердительно кивнул, не отрывая глаз от руин.
– Ушли, – шепнула Цири. – Но теперь
возвращаются. Зачем?
– Чтобы взглянуть.
– На что?
Он молча положил ей руку на плечо, легонько подтолкнул. Она
спрыгнула с мраморных ступеней, спустилась ниже, придерживаясь за пружинящие
ветви кустов орешника, пробивающегося из каждой щели в омшелых, потрескавшихся
плитах.
– Здесь был центр дворца. Его сердце. Фонтан.
– Здесь? – удивилась Цири, глядя на ольхи и белые
стволы берез, столпившихся среди идеальных глыб и блоков. – Здесь? Но тут
ничего нет.
– Идем.
Поток, питавший фонтан, видимо, часто менял русло, терпеливо
и неустанно подмывал мраморные и алебастровые плиты, а те спускались, образуя
запруды и снова направляя воды потока в новую сторону. В результате вся
территория оказалась иссечена неглубокими промоинами стариц. Кое-где вода
стекала каскадами по остаткам постройки, смывая с них листья, песок – в этих
местах мрамор, терракота и мозаика все еще искрились свежими красками, словно
лежали тут не два столетия, а три дня.
Геральт перепрыгнул через ручей и пошел туда, где еще
сохранились остатки колоннады. Цири шла следом. Они соскочили с крошившихся
ступеней, наклонив головы, вошли под нетронутый свод арки, наполовину ушедшей в
земляной вал. Ведьмак остановился, указал рукой. Цири громко вздохнула.
На многоцветной от раздробленной терракоты насыпи рос
большой розовый куст, усыпанный десятками прелестных бело-лиловых цветов. На
лепестках поблескивали капельки росы, сверкающей словно серебро. Куст оплетал
своими побегами большую плиту из белого камня. А с плиты на них глядело
печальное красивое лицо, тонкие и благородные черты которого не смогли стереть
и размыть ни ливни, ни снега. Лицо, которое не сумели исковеркать зубила
варваров, вылущивающих из барельефа золото орнаментов, мозаику и драгоценные
камни.
– Аэлирэнн, – сказал Геральт после долгого
молчания.
