– Димона забрали, но я знал, что он не мог Кузю убить! И я
стал искать, и нашел зажигалку, на которой было написано «городское такси»! А
потом ты избил Родионовну, и у нее я нашел шапку. Только вот у Кузи был
портфель. Куда ты его дел? Выбросил? Или пожалел?
Максим вдруг сделал странное движение глазами, в другое
время Хохлов ни за что не заметил бы этого, особенно в неверном свете прогноза
погоды, который, кажется, все продолжался в телевизоре, но сейчас он замечал
все.
Он был на войне и больше всего на свете хотел, чтобы война
эта закончилась и он с победой вернулся бы домой, к Родионовне, Тяпе и щенкам!
Он не мог себе позволить чего-нибудь не заметить!..
Большими шагами он подошел к серванту, у которого одна
дверца была оторвана, и вытащил из-за него синий Кузин портфельчик, который тот
получил на какой-то научной конференции.
– Не выбросил, значит, – сказал Хохлов. – Себе приберег? Или
кому подарить хотел?
– А пошел ты, сволочь! – крикнул Максим Кузмин. – Когда он
мне стал говорить, что у него теперь полтинник долларов, я чуть с ума не сошел!
Я копейки считал, на десятку в день жил, одни супы из пакетов жрал, а он,
гнида, столько денег огреб! И еще хвастался, как на этой суке женится, на
курорт ее повезет! Ладно бы вкалывал, а то всю жизнь жопу протирал!
Он орал, изо рта у него брызгало, и Хохлов брезгливо
посторонился.
– Мой брат, мой собственный брат, твою мать! Всю жизнь я
только и слышу, какой он умный, какой гениальный! Какой гениальный, твою мать?
Урод! И мне заливал, что деньги уже получил, мол, они у него в кармане! Ну, я и
дал ему по башке! Просто так дал, а он хлипкий, зараза! Глаза завел, голову
запрокинул, и того!.. А денег-то у него не было! Не было у него бабок!
– Ты все врешь, сука, – произнес Хохлов на ровной ноте. – Ты
ударил его не кулаком. Ты его ударил чем-то тяжелым в висок. И смеешь говорить,
что не собирался убивать?! В суде все расскажешь!
– Вот тебе суд! Видал? Хрен тебе собачий, а не суд!
Максим кинулся к окну, ударил в хлипкие створки, стекло
ахнуло и жалобно зазвенело.
– Держи его!! – заорал Пилюгин, но Максим уже перемахнул
через подоконник и пропал.
– Твою мать!! Мать твою!!!
Голова к голове они высунулись в окно.
Черный человек лежал на белом тротуаре. Он силился подняться
и никак не мог, он даже ползти не мог, хотя подтягивался на руках и подтаскивал
странно вывернутые ноги.
– Третий этаж, – сказал Пилюгин, тяжело дыша. – Небось ногу
сломал.
– Лучше бы он шею сломал, – пробормотал Хохлов. – Вызывай
ментов, Димон. Все. Конец истории.
И они посмотрели друг на друга, а потом еще раз вниз и
одинаково стали тащить из карманов мобильные телефоны, а после Хохлов осторожно
поставил Кузин портфельчик на стул, и холод вваливался в распахнутое окно, и
внизу стонали и матерились, и залаяла какая-то собака, и…
…и Родионовна решила, что он должен повесить этого самого
тряпичного ангела почему-то обязательно перед работой.
Он не спорил. Кто же спорит с беременными?!.
Из ее затеи вышла целая эпопея, и в результате они
поссорились. Хохлов кричал, что опаздывает на работу, Родионовна тоже
повизгивала в том смысле, что и ей бы неплохо на службу, а Хохлов спрашивал,
какого тогда рожна нужно вешать этого ангела непременно в девятом часу утра, а
она отвечала, что больше ни минуты не может прожить без него, подвешенного к
потолку.
Хохлов покорился. Кто же спорит с беременными?!
Ангела он повесил, и уехал на работу злой как собака, и весь
день думал о том, что поссорился с Родионовной. Пусть это все ерунда, мелочи
жизни, на которые не стоит обращать внимания, но он поссорился с ней первый раз
за полгода, и от этого ему было неуютно.
В середине дня Хохлов бросил работу и поехал к ней, в ее
переводческое бюро, и они наскоро помирились, стоя в дверях старинного особняка
в центре старой Москвы, где она работала.
Люди входили и выходили, Хохлов теснился, пропуская их, и
примирение было очень уж скомканным, но лучше так, чем поссориться!
В первый раз за полгода.
На площади было людно, и старуха с добрым лицом кормила
голубей, Родионовна время от времени на нее посматривала. Глядя на старуху с
древним, морщинистым лицом, и стоя в дверях своей конторы, и слушая Хохлова,
Родионовна почему-то представляла себе, как станет старой, а потом умрет, и
Хохлов умрет, и еще, не дай бог, раньше ее, а она с ним поссорилась!
Тут Арина залилась слезами, бросилась к нему на шею, и они
помирились окончательно, и Хохлов пошел к машине, а она взялась за ручку
облупленной входной двери.
У нее за спиной, где старуха кормила голубей, вдруг что-то
всполохнулось и захлопали крылья.
Арина быстро оглянулась, и Хохлов, который в этот момент
оглянулся тоже, издалека помахал ей рукой.
Голуби разлетелись, и старуха куда-то подевалась, площадь
была пуста.
… а может, и не было никаких голубей?..
Ведь всем хорошо известно, что, если быстро-быстро
оглянуться через правое плечо, вполне можно заметить стоящего за ним ангела.
