Онлайн книга «Человек боя [= И возмездие со мною ]»
|
– Дак кто ж придет, коли Осип и Аксинья в больнице? Разве что сестры да Васька… дядя евонный, Василий Иванович, дак оне все знають, где он. – Что ж не убрали в доме, если знають? – Дак вить не велели подходить. Как не послушаешь? Власть… – Понятно. Всего вам доброго. – Прощевайте, добрые люди. Что говорить-то, ежели спросят – кто заходил? – Кто спросит? – Да мало ли… семо и овамо… милиция, к примеру. Панкрат глянул в хитроватые карие глазки-живчики Романа: отец Елизаветы был далеко не дурак и не так прост, как казался с виду. Он многое замечал и все понимал. – А ничего не говорите, – посоветовал Воробьев. – Меньше видишь – меньше знаешь, меньше знаешь – меньше отвечаешь. – Это оно конечно, – покивал Роман с пониманием и вдруг быстро спросил: – А правда, что Егор человека убил? Панкрат спокойно закрыл калитку, посмотрел на мужика, лицо которого выражало теперь сомнение и какой-то тревожный интерес. – А кто сказал, что он убил человека? – Да ОМОН жа… – Не верьте. Егор – очень хороший человек, правильный, зря никого не обидит. – Дак оно-то конечно… – с облегчением вздохнул отец Лизы, – я же и говорю… обознались ОМОНы-то. – Обознались, – кивнул Панкрат. – Скоро все выяснится. До свидания. Он догнал ушедшего вперед Толика, и оба ускорили шаг, заметив выглянувших из окон домов с обеих сторон улицы женщин. – Ты слышал? – задумчиво спросил Воробьев. – Слышал. – А понял? – Если полковника взял ОМОН, то это означает, что его подставили бандиты, инкриминировав ему убийство своего приятеля на складе ГСМ. – А это означает в свою очередь, что у хозяев зоны очень большие возможности и связи. Они запросто могут организовать свидетелей и доказать вину Крутова, несмотря на его алиби. Полковника надо выручать! – Как? Атаковать райотдел милиции в Жуковке? – Пока не знаю. Панкрат оглянулся. Отец Елизаветы стоял у своей хаты и смотрел им вслед. Жуковка
КРУТОВ «Светящееся снежное поле… ночь… звездный купол неба… торжественная морозная тишина… дорога с цепочкой телеграфных столбов… и тихий гул проводов, который можно слушать долго-долго, ни о чем не думая, ничего не желая, кроме бесшумного полета над бесконечным заснеженным полем…» Что-то кольнуло в сердце, словно растаявшая льдинка… Крутов очнулся. Никакого снежного поля, никаких столбов с проводами (память детства), никаких звезд – тюремная камера с рядами двухэтажных нар и зарешеченным окном высоко под потолком. И гул в ушах – не от звенящих от мороза проводов, а гул крови в многострадальной голове, получившей немало ударов утром, днем и вечером. Крутов пошевелился, соображая, что лежит на одной из коек нижнего яруса, повернул голову и встретил внимательный взгляд длинноволосого – волосы собраны в пучок на затылке – молодого человека с буквально светящимися прозрачно-голубыми глазами. – Живой? – вежливо спросил молодой человек. – Уйти живым – сейчас уже красиво [21] … – пробормотал Егор, прислушиваясь к себе. – Странно… помню, как били, но ничего почти не болит… только в голове звон… – Я вас немножко подпитал, энергетически, не сердитесь. – За что же? – Крутов задержал взгляд на лице парня, излучавшем удивительное, непоколебимое, наполненное внутренней силой спокойствие. – Кто вы? – Меня зовут Ираклий, Ираклий Кириллович Федотов, если угодно. А живу… – Эй, сявки, кончайте базлать, человеку спать мешаете. Ираклий и Крутов посмотрели на говорившего, переглянулись. – Блатные, – понизил голос Ираклий. – Позавчера задержали, за ограбление. Права качают. – Чмо, тебе говорят! Облома захотел? Крутов оглядел компанию. Их было четверо, неуловимо похожих друг на друга, как шишки одной сосны, угрюмых, обветренных, с застывшими старыми лицами, хотя возраст самого старшего из них вряд ли достигал пятидесяти лет. Один спал, укрытый простыней, трое тихо играли в карты, раздетые по пояс. Тот, кто оборвал разговаривающих Ираклия и Егора, был худ, но жилист, с волосатой грудью, не загорелый, а какой-то темный, словно кожу его специально дубили. На плече у него красовалась цветная наколка: синий мужской член в зеленом лавровом венке и две красные ладони. – Им место не в КПЗ, – сказал Егор, – а где-нибудь на Колыме. А вы как сюда попали? – Что-нибудь о РОЧ слышали? – РОЧ? Это Российское общество… – Российский Орден чести. Я магистр Жуковского отделения РОЧ. Крутов присвистнул. – Каким же образом вы оказались в камере? Темнотелый татуированный «братан» что-то сказал соседу, огромному пузану с висящими грудями, и тот, тяжело ступая, подошел к нарам, где сидели Егор с Ираклием. Камера притихла. Кроме четверых уголовников, здесь находилось еще четверо человек: лысый дедок, свернувшийся калачиком у параши, двое молодых парней с бритыми головами и мужчина средних лет, спавший на койке верхнего яруса. – Жить надоело, бобики? – Пузан протянул пухлую руку к Ираклию, и Крутов аккуратно, не вставая, ударил его ногой под колено. Пузатый присел и едва не упал, хватаясь руками за стояк нар. Выпучил глаза. – Ты чё, оборзел, баклан?! Двое его приятелей перестали играть, посмотрели друг на друга, бросили карты и подошли к месту инцидента. Крутов сел, прикидывая, кого отключать первым, но голубоглазый магистр Ордена чести остановил его жестом и повернулся к уголовникам, не вставая с места, глянул в бешеные глаза татуированного. – Успокойтесь, господа, все нормально. Мы будем разговаривать тихо. Несколько секунд длилось тяжелое молчание, потом татуированный лидер повернулся и сел на место возле тумбочки в углу камеры. – Тасуй, Кощей. – Ну, фраер, я тебе еще… – прохрипел толстяк, кидая на Крутова выразительный взгляд. Троица снова принялась шлепать картами. – Ловко вы их, – покачал головой Крутов. – Владеете психическим дальнодействием? Гипнозом? – Можно сказать и так, – улыбнулся Ираклий; улыбка у него была очень приятная: вежливая, дружелюбная, чуть извиняющаяся и в то же время гордо-уверенная, как бы предупреждающая. – Я с раннего детства занимался тем, что называется сейчас трансперсональной психологией и НЛП – нейролингвистическим программированием. Раньше это называлось гармонизацией человеческого духа с принципами Вселенной. Я исповедую эту философию уже тридцать пять лет. |