— Хоть убей, не помню!
— Это современная картина?
— Нет, то ли конец позапрошлого века, то ли начало
прошлого, в общем, старинная…
— Французский художник, ты уверена?
— Уверена!
— Судя по времени, это импрессионист… Ценная, говоришь?
— Ага, Алка спросила, на лимон зелеными потянет, а
Натка сказала, что на лимон, может, и не потянет, но все равно дорогущая!
— Ренуар?
— Нет.
— Моне?
— Нет!
— Писарро?
— Нет!
— Сислей?
— Ага! Сислей! Точно-точно, Сислей!
— Уверена?
— На все сто!
— Да, это недешево… И та девочка уверяет, что картины
утром не было?
— Ага.
— А когда вы пришли, она опять была на месте?
— Ну!
— Значит, если исключить глюки, то… Возможно, кто-то
позаимствовал картину на некоторое время. Но зачем? Если бы ее собирались
подменить, то уж постарались бы проделать это так, чтобы никто не заметил…
Степка, а ведь это интересная история… Скажи мне вот что, а эта твоя Наташа
осмотрела картину?
— Не только осмотрела, но даже обнюхала! Там сзади
какое-то пятнышко на холсте, она первым делом его проверила. Все нормально.
— В высшей степени странно, если…
— Если у Натки все в порядке с головой?
— Вот именно. Слушай, познакомь меня с ней.
— Зачем это?
— Понимаешь, если она с приветом, то нам тут делать
нечего. А вот если она нормальная, то тут такое можно размотать…
— Какое?
— Мне подумать нужно, пока ничего говорить не буду.
Когда ты нас познакомишь?
— Ну, только если послезавтра, в воскресенье…
— А завтра после школы?
— Я не знаю… И вообще, я обещала ей никому про картину
не рассказывать.
— Понял. Хорошо, я что-нибудь придумаю. Ох, Степка,
сдается мне, что тут интересное дело может быть.
— Ты уже что-то придумал?
— Сам не знаю, так, бродят разные идеи…
— Валер, ну скажи… — взмолилась Степанида.
— Понимаешь, Степка, я вот думаю… Хотя что я буду по
телефону это рассказывать, вот завтра после школы встретимся…
— Валер, я не доживу, и вообще после школы я завтра
занята. К тете Саше съездить обещала, — с ходу соврала Степанида. —
Ты уж лучше сейчас скажи.
— Попытаюсь. Так вот, я подумал… Зачем брать картину
всего на несколько часов? Либо для того, чтобы кому-то ее показать…
— Показать? — ахнула Степанида. — Кому?
Зачем?
— Объясняю. Предположим, кто-то задумал подменить
картину копией, а оригинал продать, естественно, за огромные деньги. Найти покупателя
на такую картину, да так, чтобы все было шито-крыто, не так уж просто. Но вот
такой покупатель нашелся, и он хочет во что бы то ни стало своими глазами
картину увидеть. Естественно, вести этого покупателя в чужую квартиру
невозможно, и что из этого следует? Надо картину на час-другой изъять, а потом
незаметненько вернуть…
— Что-то уж больно сложно!
— Сложно, согласен, но если проще не получается?
— Ладно, пусть так, а дальше что?
— А дальше преступник как-то подменит картину, и все
дела…
— Да ну… Ерунда это, Валер. Если у того мужика есть
копия, на фиг ему возвращать картину, а потом опять забирать?
— Стоп! Степка, ты вот сказала — если есть копия… А
может, дело как раз в том, что копии нет! И оригинал взяли…
— Чтобы сделать копию?
— Ну да! Хотя… Черт, что-то тут не стыкуется. И впрямь
непонятно… А может, ее взяли на анализ, так сказать?
— На какой анализ? — не поняла Степанида.
— Ну, Степка, сейчас ведь техника уже на грани
фантастики. Допустим, картину взяли, чтобы снять все параметры: сделать спектральный
анализ, всякие просвечивания там…
— Но для чего?
— Чтобы изготовить гениальную подделку и продать как
оригинал! Или все-таки впоследствии подменить…
Степанида задумалась.
— Я, конечно, в таких вещах мало соображаю, —
начала она немного погодя, — но эта версия мне больше нравится. Но кто это
мог сделать?
— Вот умница, смотришь в корень. Это мог сделать только
человек, близкий к дому, имеющий доступ, так сказать… У них там замки сложные?
— Да! Две двери и куча замков. Но у соседки есть ключи
запасные.
— А что за соседка?
— Я ее знаю, очень хорошая женщина…
— Откуда ты ее знаешь?
— От Аськи, давно уже… Она мать тети-Татиной подруги,
артистки Пивоваровой. Я к ней иногда захожу, она больная… Я за квартиру плачу,
в аптеку иногда бегаю…
— Понятно. Только это ничего не значит, что она
хорошая. А у дочки ее любые дружки могут быть. Интересно, очень интересно… А
еще у кого-нибудь есть ключи?
— Натка говорит, что нету.
— Да, чувствую, придется тут голову поломать…
— Валер, погоди ломать голову, может, Натке просто все
померещилось. Она знаешь, как расстроилась из-за мамы…
— Так-то оно так, но если б ей померещилось что-нибудь
другое, а то пустая стенка ей померещилась, да?
— А может, ей приснилось, что картину уперли?
— И она приняла сон за явь?
— Такое бывает, я знаю! С Матильдой было! И со
мной тоже… Мне приснилось, что я письмо от папки получила, так
ясненько-ясненько я видела, что оно лежит в прихожей на тумбочке, а потом гляжу
— нет, я даже у Матильды спросила, а она только глазами хлопает, не было никакого
письма. А это мне во сне приснилось!
— Вот это больше похоже на правду. Да, точно… скорее
всего, именно так и было. Тем более девчонка осталась одна, картина очень
ценная, она подсознательно боится, что ее упрут… Да, Степка, боюсь, что все мои
теоретические выкладки гроша ломаного не стоят и Натке твоей это просто
приснилось. А жаль, дельце могло бы оказаться интересным. Ну что, может, в
воскресенье увидимся, а?
— Запросто!
— Тогда я тебе завтра вечером позвоню. Договорились?
— Договорились. Пока!
После Валерки позвонила тетя Липа.
— Степушка, здравствуй!
— Здрасьте, тетя Липа.
— Степушка, хочу тебя обрадовать. Мне нынче Пивочка
звонила. Они с ее мамой просто в восторге от тебя. Такая, говорят, славная,
услужливая, расторопная, умненькая…
