— Хартманн встречался с ней в клубе?
— Я его никогда там не видела.
— А что вы помните о первых выходных августа? Это очень важно.
Лотта молча перешла в гостиную.
— В пятницу, — продолжала Лунд, — он пишет, что уезжает через день, что очень хочет видеть ее и что он звонил ей. Но…
— Что? — Лотте стало интересно.
— В записях мобильного оператора не зарегистрировано никаких звонков Хартманна ей. И он никуда не ездил в тот уик-энд.
Лотта взяла сумку, вынула свой ежедневник, сверилась с ним.
— В тот день у нас проводилось какое-то крупное мероприятие. Было много чаевых…
— Что произошло?
— Да, я вспомнила. Мне пришлось попросить Нанну отключить в ее телефоне звук, потому что ей все время приходили сообщения.
— От кого?
— Я не знаю. Она не отвечала на них.
Лотта замолчала, что-то вспоминая.
— Дальше? — подтолкнула ее Лунд.
— Попозже она попросила меня обслужить ее столики, сказала, что ей нужно выйти поговорить с кем-то. Я разозлилась: вечно нужно было ее прикрывать. И она везде совала свой нос, брала без спроса мою одежду… — Это была довольно неожиданная вспышка раздражения. — Нанна была далеко не ангел. Знаю, нехорошо так говорить…
— Вы видели мужчину, с которым она говорила?
— Нет. Но я видела машину. Я вышла посмотреть, чем таким важным занята Нанна, что мне приходится делать ее работу.
— Что это была за машина?
— Обычная… Не знаю.
— «Универсал»? «Седан»? Какого цвета?
— Не помню…
— Вы видели водителя?
— Нет.
— Может, запомнили марку? Или какую-то деталь, особенность…
Лунд не могла остановить поток вопросов, рвущихся наружу. Лотта только мотала головой.
— То есть вы ничего не помните? — произнесла Лунд. — Вы уверены?
Лотта морщила в напряжении лоб.
— Она была белая, кажется.
Риэ Скоугор прочитала письмо и сказала:
— Быстро все случилось.
— Что там?
Она показала письмо Мортену Веберу. Это было официальное уведомление от секретариата ратуши о том, что к следующему утру помещения предвыборного штаба кандидата Троэльса Хартманна должны быть освобождены.
— Они не имеют права! — затряс зажатым в руке письмом Вебер. — Они не имеют на это права! Заседание избирательной комиссии состоится только вечером.
— Да брось, Мортен. Он за решеткой по подозрению в убийстве. Чего ты ожидал?
— С ним хотела поговорить адвокат. Мы найдем выход.
Она выглядела измученной, на пределе душевных сил. Волосы не причесаны, лицо без косметики, усталые злые глаза.
— Пока Троэльс молчит, у нас не может быть никакого выхода.
В открытую дверь постучались два криминалиста в белых костюмах, вошли, не дожидаясь приглашения, тут же начали заниматься своими делами. Скоугор, яростно стуча каблуками, ушла в соседнее помещение — кабинет Хартманна. Вебер последовал за ней:
— А ты не могла бы поговорить со своим отцом, Риэ? У него связи.
— Связи?
— Ну да.
— Скажи мне, что было в те выходные? Чем Троэльс занимался целых два дня?
— Я не знаю…
— Знаешь! Когда я позвонила тебе и сказала, что не могу найти Троэльса, ты мне ответил, что он запил.
— Риэ…
— И ты совсем не нервничал, потому что ты знал, где он.
— Это не…
— Тебе он рассказал. А мне не смог…
Ему нечего было возразить на это.
— Что он делал? — снова спросила Скоугор.
Вебер вздохнул и сел, сразу как будто постарев.
— Троэльс мой самый близкий друг.
— А я кто ему — чужая?
— Я обещал ему, что никогда никому не расскажу! — Он посмотрел на нее. — Никому.
— Что же это за великий секрет? Другая женщина? И на нас сейчас свалилось все это только из-за того, что он не мог признаться мне в измене?
— Нет, — Вебер печально покачал головой. — Конечно нет.
— Значит, это из-за его жены? Это как-то с ней связано?
Он не поднимал на нее глаз.
— Отвечай мне. Я знаю, что в тот день была их годовщина. Что он делал?
Вебера трясло, его пробил пот. Ему нужен был укол. Глоток воды.
— Что? — спрашивала его разъяренная Риэ Скоугор. — Что он делал?
Лунд ждала Хартманна в той же комнате для посещений, в которой недавно Тайс Бирк-Ларсен виделся со своей женой. Хартманн появился в синей тюремной робе. Его заставили снять ботинки, и во время всей встречи за ним внимательно наблюдал охранник.
Она сидела положив руки на колени в джинсах. Ей было слишком жарко в шерстяном свитере — белом с узором из черных снежинок.
Он не брился. Выглядел сломленным, тенью решительного и красивого политика из ратуши. Не сразу, но все же он сел на стул напротив нее.
— Мне очень нужна ваша помощь, — произнесла она, глядя на него блестящими глазами. — В тот вечер, когда вы были в квартире… вы не заметили рядом с домом белый «универсал»?
Хартманн молча смотрел на нее.
— Может быть, во дворе, когда уходили? Или на улице?
Он отвернулся к окну, за которым светило скудное зимнее солнце. Она не знала, слышит он ее или нет.
— Вы не помните, кто-нибудь из ратуши водит такую машину?
— Насколько мне известно, Лунд, меня арестовали за вождение черного седана. Вы пришли поиздеваться надо мной?
— Это важно.
— Если вы ищете белую машину, какого черта я здесь?
— Потому что вы сами этого захотели. Мы нашли коттедж вашей жены. Я знаю, что вы там делали.
Одетый в синее Хартманн напрягся.
— Скатанные полотенца под дверями, простыни на окнах, газеты в решетках вентиляции и газовая плита.
Он сидел немой и угрюмый.
— То ли вам помешали… то ли вы испугались… Я не знаю.
Он опять отвернулся к окну.
— Неужели так постыдно для мужчины признаться в том, что он напился и решил покончить с собой? Или такое признание отпугнуло бы ваших избирателей? Или от вас отвернулась бы Риэ Скоугор? Или пострадала бы ваша самооценка?
Мужчина в тюремной одежде замкнулся в себе.
— Не высока ли цена?
Никакого ответа.
