Священники молились и распевали, славя свою победу над язычниками, и никто не заметил темных силуэтов, появившихся из моросящего над морем дождя.
Я мог лишь представить себе последовавшие за тем страх, бегство и резню. Датчане спрыгнули на берег. Датчане с мечами, с топорами и копьями. Так много людей спаслось по единственной причине — потому что еще больше погибло. Датчане стали убивать — и обнаружили, что убить нужно стольких, что они не смогли добраться до тех, кто побежал к кораблям.
Остальные датские суда напали на флот саксов, но «Родбора» сдержала натиск.
— Я оставил людей на ее борту, — сказал Стеапа.
— Зачем?
— Не знаю, — уныло ответил он. — Просто у меня было дурное чувство.
— Мне знакомо это чувство, — сказал я.
Когда сзади по шее бегут мурашки; слабое подозрение, что опасность близка. Такое чувство никогда нельзя игнорировать. Мне доводилось видеть, как мои гончие внезапно просыпались, поднимали головы и тихо рычали или жалобно скулили, глядя на меня в бессловесном призыве. Тогда я знал, что происходит: надвигается гроза. В таких случаях гроза всегда приходит, но каким образом ее ощущают собаки, я не знаю. Но, должно быть, они испытывают такое же чувство — им не по себе от скрытой опасности.
— То был редкостный бой, — скучным голосом проговорил Стеапа.
Мы миновали последний изгиб, который делает Темез Перед тем, как достичь Лундена. Показалась отстроенная городская стена — новое дерево ясно виднелось на фоне старого римского камня. С укреплений свисали знамена, большинство из них были украшены изображениями святых или крестов; яркие символы, бросающие вызов врагу, каждый день рассматривавшему город с востока.
«Врагу, — подумал я, — только что одержавшему победу, которая потрясет Альфреда».
Стеапа опустил подробности боя, и мне пришлось радоваться уже тому немногому, что я от него узнал. Вражеские суда, сказал он, почти все были вытащены на восточный берег; их доволокли туда, где горел громадный костер. «Родбора» и семь других судов саксов находились дальше к западу. Берег превратился в место вопящего хаоса, когда язычники с воем убивали. Саксы пытались добраться до кораблей, стоявших дальше к западу, и Стеапа построил «стену щитов», чтобы защитить эти суда, пока беглецы карабкались на борт.
— Этельред туда добрался, — угрюмо прокомментировал я.
— Он умеет быстро бегать, — сказал Стеапа.
— А Этельфлэд?
— Мы не смогли за ней вернуться, — ответил он.
— Конечно, не смогли, — сказал я, зная, что тот говорит правду.
Стеапа рассказал, что Этельфлэд была отрезана и окружена врагом. Она со своими служанками находилась рядом с огромным костром, в то время как Этельред со священниками брызгал святой водой на носы захваченных датских кораблей.
— Он хотел вернуться за ней, — признался Стеапа.
— Что ж он не вернулся? — спросил я.
— Но это невозможно было сделать. Поэтому мы стали грести прочь.
— И те не пытались вас остановить?
— Пытались.
— И? — поторопил я.
Некоторые взобрались на борт, — сказал Стеапа и пожал плечами.
Я представил себе Стеапу с топором в руке, укладывающих врагов из абордажной команды.
— Мы сумели пройти мимо них, — проговорил Стеапа так, словно это было плевым делом.
Я подумал, что датчане должны были остановить все пытавшиеся спастись суда, но все-таки шесть кораблей ухитрились выйти в море.
— Но девять судов остались там, — добавил Стеапа.
Итак, два сакских корабля все-таки взяли на абордаж, и я вздрогнул при мысли о работе топора и ударах мечей, о днищах, ставших скользкими от крови.
— Ты видел Зигфрида? — спросил я.
Стеапа кивнул.
— Он был в кресле. Был привязан к нему.
— Тебе известно, жива ли Этельфлэд?
— Она жива, — ответил Стеапа. — Когда мы уходили, я видел ее. Она была на том корабле, который раньше стоял на пристани Лундена… На корабле, которому ты позволил уйти.
— На «Покорителе Волн», — сказал я.
— На корабле Зигфрида. Он показал ее нам. И заставил Этельфлэд встать на рулевой площадке.
Одетой?
Одетой? — переспросил Стеапа, нахмурясь, будто я задал неуместный вопрос. Потом ответил: — Да, одетой.
Если повезет, они не изнасилуют ее, — сказал я, надеясь, что говорю правду. — Она будет больше стоить нетронутой.
— Больше стоить?
Приготовься к выплате выкупа, — сказал я.
Мы уже чуяли грязную вонь Лундена. «Морской Орел» скользнул в док.
Гизела ждала меня, и, когда я рассказал ей новости, тихо вскрикнула, словно от боли. Потом она дождалась, пока на берег сойдет Этельред, но тот не обратил на нее внимания, как и на меня, и с бледным лицом зашагал вверх по холму к своему дворцу. Его люди — те, что уцелели — окружили его защитным кольцом.
А я нашел выдохшиеся чернила, очинил перо и написал еще одно письмо Альфреду.
Часть третья
НАКАЗАНИЕ
Глава 9
Нам запретили плыть вниз по Темезу.
Епископ Эркенвальд отдал мне этот приказ, и первым моим побуждением было огрызнуться. Я сказал, что корабли саксов — все до последнего в широком устье — должны безжалостно разорять датчан. Он позволил мне высказаться, не перебив ни единым словом, — и похоже, проигнорировал все сказанное мной. Епископ писал, копируя какую-то книгу, лежащую на высоком столе.
— Какой толк будет от такого насилия? — в конце концов едко спросил он.
— Это научит их бояться нас, — ответил я.
— Бояться нас, — эхом отозвался он, произнося каждое слово очень отчетливо и насмешливо.
Его перо царапало по пергаменту.
Эркенвальд призвал меня в свой дом, стоявший рядом с дворцом Этельреда, и дом епископа оказался на редкость неуютным. В большой главной комнате не было ничего, кроме пустого очага скамьи и высокого стола, за которым он писал.
На скамье сидел молодой священник и молча тревожно наблюдал за мной и епископом. Я не сомневался, что он находится здесь только для того, чтобы быть свидетелем. Если во время нашей встречи разгорится спор, у епископа будет тот, кто подтвердит его версию случившегося.
