– Да успокойтесь же, успокойтесь, Гастингс, умоляю вас.
Вечные волнения, вечная суматоха. Мы не едем нынче в Лондон… и завтра тоже.
– Но ведь этот вызов…
– Не имеет ко мне никакого отношения. Я не служу в
английской полиции. Меня просят заняться делом в качестве частного эксперта. Я
отказываюсь.
– Отказываетесь?
– Ну, разумеется. Я отвечаю с безукоризненной вежливостью,
приношу свои извинения, свои сожаления, объясняю, что очень сочувствую, но –
увы! Я удалился от дел, я конченый человек.
– Но это же неправда! – воскликнул я с жаром.
Пуаро потрепал меня по колену.
– Мой верный друг… преданный друг… К слову сказать, вы не
так уж ошибаетесь. Голова у меня еще работает, как прежде, и метод и логика –
все при мне. Но раз уж я ушел от дел, мой друг, то я ушел! Конец. Я не
театральная звезда, которая десятки раз прощается с публикой. Я заявляю с
полным беспристрастием: пусть испробует свои силы молодежь. Как знать, может
быть, они чего-нибудь достигнут. Я в этом сомневаюсь, но это возможно. И уж во
всяком случае, они вполне могут справиться с этим примитивным и нудным делом,
которое волнует министра.
– Да, но какая честь, Пуаро!
– Что до меня, я выше этого. Министр внутренних дел, будучи
человеком здравомыслящим, понимает, что все будет в порядке, если ему удастся
заручиться моей помощью. Но что поделаешь? Ему не повезло. Эркюль Пуаро уже
распутал свое последнее дело.
Я посмотрел на него. В глубине души я сожалел о его
упорстве. Такое дело могло бы добавить новый блеск даже к его всемирной славе.
В то же время я не мог не восхищаться его непреклонностью.
Неожиданно у меня мелькнула новая мысль.
– Одного не пойму, – усмехнувшись, проговорил я, – как вы не
боитесь. Делать такие категорические заявления – это же попросту искушать
богов.
– Не существует, – ответил он, – человека, который поколебал
бы решение Эркюля Пуаро.
– Так-таки и не существует?
– Вы правы, мой друг, такими словами не следует бросаться.
Ну в самом деле, я же не говорю, что, если пуля ударит в стену возле моей
головы, я не стану разузнавать, в чем дело. В конце концов, я человек.
Я улыбнулся. Дело в том, что за минуту до этого на террасу
упал маленький камешек. Продолжая говорить, Пуаро наклонился и подобрал его.
– Да, всего лишь человек. И даже если этот человек сейчас
вроде спящей собаки… Ну что ж! Собака может и проснуться. У вас ведь есть
пословица: спящую собаку лучше не будить.
– Совершенно верно, – заметил я. – Надеюсь, если завтра
утром вы обнаружите кинжал возле вашей подушки, преступнику не поздоровится.
Он кивнул, но как-то рассеянно.
К моему изумлению, он вдруг встал и спустился с террасы. В
этот момент на дорожке показалась девушка, торопливо шагавшая в нашу сторону.
Мне показалось, что она недурна собой, впрочем, я не успел
ее рассмотреть, так как мое внимание отвлек Пуаро. Он шел, не глядя под ноги,
споткнулся о корень и упал. Мы с девушкой – Пуаро свалился у самых ее ног –
помогли ему подняться. Я, разумеется, был занят только моим другом, однако
краем глаза заметил темные волосы, озорное личико и большие синие глаза.
– Тысяча извинений, – смущенно пробормотал Пуаро. –
Мадемуазель, вы необычайно любезны. Я весьма сожалею… Уф-ф! Моя нога… какая
боль! Нет, нет, ничего особенного, просто подвернулась лодыжка. Через несколько
минут все будет в порядке. Но если бы вы помогли мне, Гастингс… вы, а вот с той
стороны – мадемуазель, если она будет столь необыкновенно любезна. Я стыжусь
просить ее об этом.
Мы с девушкой, поддерживая Пуаро с двух сторон, быстро
втащили его на террасу и усадили в кресло. Я предложил сходить за доктором, но
Пуаро категорически воспротивился.
– Говорю вам, это пустяки. Просто подвернулась лодыжка.
Минутку больно, и все уже прошло. – Он поморщился. – Вы сами увидите, через
одну маленькую минутку я обо всем забуду. Мадемуазель, я благодарен вам тысячу
раз. Вы чрезвычайно любезны. Присядьте, прошу вас.
Девушка опустилась на стул.
– Это, конечно, не серьезно, – сказала она, – но показаться
доктору не мешает.
– Мадемуазель, заверяю вас, все это пустяки. В вашем
приятном обществе боль уже проходит.
Девушка рассмеялась.
– Вот и чудесно!
– А как насчет коктейля? – поинтересовался я. – Сейчас почти
самое время.
– Ну что ж… – она замялась. – Спасибо, с удовольствием.
– Мартини?
– Да, пожалуйста, сухой мартини.
Я вышел. Когда я возвратился, заказав коктейли, Пуаро с
девушкой оживленно болтали.
– Вы представляете, Гастингс, – проговорил он, – тот дом –
ну, самый крайний, мы им так восхищались – принадлежит мадемуазель.
– Да что вы? – удивился я, хотя никак не мог припомнить,
когда же это я восхищался этим домом. По чести говоря, я его даже не заметил. –
У него такой мрачный и внушительный вид, – добавил я, – наверно, оттого, что он
стоит на отшибе.
– Он так и называется: «Эндхауз», – сообщила девушка. – Я
его люблю, но он совсем развалина. Дунь – и рассыплется.
– Вы последняя представительница старинного рода,
мадемуазель?
– Да ну, какой там род. Впрочем, Бакли живут здесь уже лет
двести-триста. Мой брат умер три года назад, так что я действительно последняя
в семье.
– Печально. И вы живете в доме одна, мадемуазель?
– О, я ведь тут почти не бываю! А если приезжаю, у меня
всегда собирается теплая компания.
– Как это современно! А я-то уж представил себе вас в
таинственном и сумрачном особняке, над которым тяготеет фамильное проклятие.
– Какая прелесть! У вас, наверное, очень богатое
воображение. Нет, надо мной ничто не тяготеет. А если в доме и завелся призрак,
он хорошо ко мне относится. За три последних дня я трижды избежала верной
смерти. Можно подумать, что меня заколдовали.
– Избежали смерти? – встрепенулся Пуаро. – Это любопытно.
– Да нет, ничего особенного, чистая случайность.
Вдруг она резко наклонила голову – мимо пролетела оса.
– Противные осы! Здесь, наверное, близко гнездо.
– Пчелы и осы… вы их не любите, мадемуазель? Они вас
когда-нибудь жалили?
