А вот Лисе, похоже, не промахнулась.
— Лисе?
— Ну да, нам нужно было найти доктора Проктора. Может быть, она уже нашла его и теперь они ждут, когда я появлюсь. Мне жизненно необходимо найти их. Без их помощи я навсегда застряну в тысяча девятьсот шестьдесят девятом году.
— Не повезло тебе, — сказал Эдди, отпил воды из бутылки и протянул ее Булле. — Потому что тысяча девятьсот шестьдесят девятый — плохой год.
— Что? — сказал Булле.
— В каждой гонке у меня проколы, — сказал Эдди. — Такой же плохой год, как тысяча восемьсот пятнадцатый для Наполеона.
— Тысяча восемьсот пятнадцатый? Для Наполеона?
— Разве ты не помнишь?
Булле задумался.
— Мне кажется, я тогда еще не родился.
— А уроки истории, клоун ты этакий! Восемнадцатое июля тысяча восемьсот пятнадцатого года. Когда армия Наполеона…
— …переходила через Альпы? — предположил Булле.
— Нет, — сказал Эдди и отогнал от себя шмеля. — Когда его армия была разбита под Ватерлоо. Я это очень хорошо знаю, потому что Ватерлоо всего в нескольких минутах езды от велосипедной мастерской, которой владеет мой отец в Бельгии. Знаешь что?
Я все равно уже потерял все шансы, поеду-ка я домой и спрошу, нет ли там для меня работы.
— Прекрасная мысль, — согласился Булле и отпил воды из бутылки. — А в чем прикол ездить по крутым горам вверх-вниз?
— Прикол? — Эдди посмотрел на Булле, словно тот напомнил ему что-то забытое.
— Да, — сказал Булле и выпил еще воды, потому что путешествия во времени вызывают страшную жажду.
— То, что ты видишь, называется «Тур де Франс», — сказал Эдди. — Победитель горного этапа получит деньги, поцелуи в щечку красивых девушек. У него возьмут интервью, которое во Франции увидят все.
Булле немножко подумал и решил, что все-таки это весело. Особенно если тебя целуют красивые девушки. И ничего страшного, что все во Франции увидят…
— Эй! — сказал Булле. — Ты сказал: ВСЕ ВО ФРАНЦИИ?
— Абсолютно все, — сказал Эдди. — Все телевизоры во Франции бывают включены во время «Тур де Франс». Никто не может уйти от этого.
— Даже если у тебя дома нет телевизора?
— Телевизоры выставлены в каждом кафе, ресторане, даже в сельском магазине. Извини, не могу об этом говорить, Булле! Знал бы ты, как мне хочется оседлать велосипед и выиграть этот проклятый этап!
— Как раз это ты сейчас и сделаешь! — Булле подскочил к Эдди и заставил его встать.
— Что? — не понял Эдди.
— Я помогу тебе залатать камеру, мы помчимся к вершине, и у нас будут брать интервью.
— У нас? — сказал Эдди, когда Булле стал подталкивать его к велосипеду.
— Да-с. Потому что это интервью я тоже буду давать. И попрошу Лисе и доктора Проктора забрать меня отсюда, чтобы мы втроем отправились назад в наши дни.
— Ты говоришь много глупостей, — буркнул Эдди, доставая принадлежности для латания камеры. — Но в любом случае ты вернул мне азарт к победе.
Две минуты спустя две овцы, мирно жевавшие траву в загоне, подняли головы, когда по дороге мимо них проехал велосипед.
— Нет, ты видела? — спросила одна медленно жующая овца другую. — Двое на одном велосипеде. Жулики, верно?
Другая сонно заморгала.
— Мм, а п-чему? Им же будет тяжелее на гору ехать. Пусть сами разбираются.
— Я не про то, — сказала первая. — Кто им это разрешил?
Вторая пожевала травку, обдумывая мысль.
— Знать не знаю, — наконец сказала она. — Это не наше овечье дело.
Эдди стоял на педалях и энергично крутил их. Не только потому, что, стоя на педалях, он мог ехать быстрее, но и потому, что сиденье было занято рыжеволосым парнишкой с прищепкой на носу, который кричал ему в ухо:
— Давай, Эдди! Быстрее, Эдди! Ты чемпион, Эдди!
А когда Эдди пытался немного сбавить темп, то крик был:
— Возьми себя в руки, Эдди! Тебя надо подгонять, Эдди? Ты хочешь, чтобы это было твоим Ватерлоо, Эдди? Ты можешь больше! Как приятно выкладываться полностью!
По правде говоря, это им не очень помогло. Они стали обгонять велосипедистов, которые, открыв рот, смотрели на странный парный экипаж с кричащим мальчишкой:
— Давай, Эдди! Остальные устали еще бо-о-ольше! Думай о девушках, которые ждут тебя на вершине, Эдди! Думай об их сладких губах. Очень сладких, Эдди. Быстрее, иначе тебе будет капут! И не какой-нибудь мягкий, а самый жесткий капут!
Эдди, который не знал, что такое капут, но не горел желанием узнать, поднажал. Язык его высунулся, дыхание сопровождалось странным свистом. Но они обгоняли одного велосипедиста за другим и уже поднимались по таким местам горы, где в тени прятались пласты снега. Хотя одежда Булле высохла под солнечными лучами, он начал мерзнуть и щелкать зубами, выкрикивая свою смесь призывов и угроз.
И тут его прервал голос совсем выдохшегося Эдди:
— Я больше не могу…
— Что? — прорычал Булле, все еще стуча зубами. — Хочешь п-получить к-капут, б-бельгийская вафля?
— Финиш слишком близко… — задыхаясь, проговорил Эдди. — Мы не успеем обогнать всех.
— Чушь, — сказал Булле. — Я сказал, что мы взлетим на эту гору. А если Булле сказал, что мы взлетим на эту гору, то ты обязан…
— Тебе надо — ты и взлетай… — простонал Эдди. Он высунул язык от усталости, да так, что тот едва не касался руля. Велосипед начал угрожающе раскачиваться. — Посмотри на подъем!
Булле посмотрел. Подъем был таким крутым, что казался вертикальной стеной. И далеко-далеко впереди и наверху виднелась желтая футболка лидера гонки.
— Прекрасно, — сказал Булле.
— Что прекрасно? — простонал Эдди.
— Взлетать буду я.
Булле сунул руку в карман, вынул пакетик и решительно разорвал его, потом высыпал содержимое в рот.
— Это что еще такое? — спросил Эдди.
— Средство для путешествий на букву «П», — сказал Булле и отрыгнул. — Держись крепко. Шесть, пять, четыре, три, два…
— Как держаться?
Больше Эдди ничего не успел сказать. Раздался взрыв такой силы, что казалось, в уши ему налили воск, а глаза чуть не вылезли из орбит. А потом — рев, как будто заработал ракетный двигатель. О ракетном двигателе Эдди подумал неспроста. Они летели вверх по склону, как — да-да! — ракета.
— Э-ге-гей! — вопил Булле над самым его ухом.
