— Вы можете как-нибудь доказать, что это муж просил вас его
купить?
— Нет.
— И сколько же вы купили?
— Достаточно, чтобы отравить тысячу мужей.
— Где этот мышьяк сейчас?
— Когда я поняла, что после смерти Эзры проводят какое-то
расследование — ну, выясняют, умер ли он естественной смертью, я запаниковала и
разыскала эту коробку. Я подумала, что мне стоит показать, что она не
распечатана и находится в том же состоянии, в каком я ее привезла.
— И показали?
— Нет.
— А что случилось?
— Кто-то разрезал обертку и взял из коробки часть мышьяка.
— Много?
— Не могу сказать. Какую-то часть.
— И что вы сделали?
— Высыпала остальное в сточную канаву и сожгла коробку.
— Это неосмотрительно. Они ведь могут установить факт
покупки.
— Я знаю. Теперь-то я знаю, а тогда не сообразила. Но когда
я увидела, что часть мышьяка отсутствует, вы же понимаете, что я подумала!
— Ну ладно. А кто вас шантажирует?
— Его фамилия Бастион, Джером К. Бастион.
— Он сейчас здесь?
— Да, где-то здесь, на острове.
— Где именно?
— Не знаю. Ни в одной из гостиниц такого нет. И в
туристическом бюро про него не знают.
— А Селму вы не знаете?
— Никогда про него не слыхала.
— Как с вами связывается Бастион?
— Называет мне место встречи.
— По телефону?
— Да.
— И давно он здесь?
— Наверно, около месяца.
— А вы давно приехали?
— Пару месяцев назад.
— Когда вы с ним встречались в последний раз?
— Около двух недель назад.
— И что вы ему сказали?
— Я дала ему понять, что со мной можно вести переговоры и
что если он отдаст мне все улики, то я могла бы заплатить ему — может быть, не
так много, как он просит, но вполне приличную сумму.
— А у него есть улики?
— Он утверждает, что есть.
— И теперь шантажист пытается заполучить письма, которые вы
писали Норме?
— Да.
— Стало быть, вы обещали Бастиону деньги?
— Я сказала, что постараюсь найти некоторую сумму.
— И после этого он оставил вас в покое?
— Он знает, что я ищу эти деньги.
— И вы намерены ему заплатить?
Она вызывающе посмотрела на меня и ответила:
— Если не смогу избавиться от него другим способом.
— Так вы отравили своего мужа или нет?
— Вы мне не верите?
— Я бы не хотел отвечать на этот вопрос. Отравили или нет?
— Нет.
Я помолчал, потом сказал:
— Обещайте мне одну вещь.
— Какую?
— Что вы не заплатите шантажисту ни цента.
— Вы считаете, так лучше?
— Да.
— Хорошо. Обещаю.
— И никому не скажете, что беседовали со мной.
— Хорошо.
Я пригубил виски и обвел глазами комнату. Мне почему-то
показалось, что одна из картин, висевших на стене, не вписывается в общий стиль
интерьера. Я подошел и сдвинул ее в сторону. В стене за картиной была
просверлена аккуратная круглая дырочка величиной с серебряный доллар, в глубине
которой безошибочно угадывалась сетчатая головка микрофона.
Я подал знак Мире и Норме. Они подошли и, толкая друг друга,
стали заглядывать мне через плечо, вытягивая шеи.
Мира, у которой от изумления перехватило дыхание, чуть не
потеряла равновесие и схватила меня за руку. Я поддержал ее за талию;
действительно, у нее под халатом ничего надето не было.
Норма налегла на меня всем телом, оперлась рукой о мое плечо
и ошарашенно прошептала:
— Дональд!
Очень аккуратно, стараясь не издать ни малейшего звука, я
вернул картину на место и сказал:
— Ну вот. Такие-то дела.
— Но… но откуда он может идти? — прошептала Мира. Я приложил
палец к губам, потом довольно громко спросил:
— Мира, где здесь комната для мальчиков?
Она прыснула.
— Вот сюда.
Я нарочито громко хлопнул дверью и, притянув Миру поближе,
прошептал ей на ухо:
— Разговаривайте о чем-нибудь без остановки — о путешествии
Нормы или о чем угодно. Разговаривайте обо мне, разберите меня по косточкам,
задайте мне жару. Вообще, болтайте без умолку. Я должен выяснить, подслушивают
нас или только записывают.
Я, конечно, дал маху, как самый наивный, легкомысленный
любитель! Нужно было осмотреть комнату раньше, до того, как девицы
разговорились.
Наличие микрофона говорило о многом. Ясно, что теперь мы в
ловушке. Если его установила гавайская полиция, сотрудничающая с полицией
Денвера, то мы погибли: они уже сегодня выдадут ордер на арест Мириам Вудфорд,
и Эдгар Ларсон может готовиться к триумфальному возвращению на материк.
Если микрофон — дело рук шантажистов, то мы теперь
оказываемся в их власти, конечно, при одном условии — что запись попадет к ним.
Я вышел в холл по соседству с гостиной, пододвинул стул и
стал искать провода. Они оказались запрятаны очень тщательно: по простенку
поднимались к лепному карнизу, а дальше шли поверх этого карниза. Двигаясь
вдоль проводов, я в конце концов нашел-таки магнитофон, запрятанный под
половицами на маленьком крыльце заднего служебного входа.
Я отсоединил микрофон, выключил магнитофон и вытащил его на
свет, чтобы получше рассмотреть. Это был специальный магнитофон с большими
бобинами, какими пользуются в профессиональных студиях звукозаписи. В обычных
любительских магнитофонах скорость записи в два раза меньше, чем в студиях;
если не требуется высокое качество звучания, то скорость можно снизить вдвое, а
в некоторых небольших аппаратах — даже в четыре раза.
Этот же магнитофон был низкоскоростной с большими бобинами;
мощные элементы питания обеспечивали длительную работу. По моим прикидкам,
одной бобины должно было хватать часов на шесть работы.
