– Зеленый. Да он, я возницу хорошо запомнил.
– Ну так беги, скажешь – завтра к вечеру пусть подъезжает. С серебром, как и договаривались. Чай, не обеднеет боярыня-то.
Поклонившись, Коржак снова выскочил из корчмы.
Дня через два погода повернула на лето. На улицах и усадьбах вовсю таял снег, а в голубом небе ярко, почти совсем по-летнему, светило солнце. Раничева вновь позвала боярыня. Не среда была и не суббота, однако прибежавшая на рынок Анфиска явно не зря маячила за деревьями, и это при том, что дружка ее, Иванки, поблизости вовсе не наблюдалось – отрок с утра еще отправился с Ипатычем за город – за лыком и прутьями.
Доиграв, Иван закинул гусли за спину и обошел старую березу:
– Что, чай, зовет боярыня-то?
– Зовет, господине, – поклонилась девчонка. – Тоскует, в грусти-печали все.
– Это ж по какому случаю грусть-печаль? – хохотнул Раничев. – Вроде наоборот, радоваться должна – Пасха скоро.
Анфиска ничего не ответила, только улыбнулась:
– Госпожа сейчас прийти просила. Говорит, важную новость для тебя, господине, вызнала, из тех, что ты просил.
– Новость? – Иван обрадовался, вспомнив, что, и правда, не так давно расспрашивал боярыню про Литву – дескать, собралися туда с ватагою по лету. Может, и в самом деле Руфина наконец-то сообщит хоть что-то действительно стоящее, касающееся, скажем, бывшего ордынского царя Тохтамыша, а с ним – и Абу Ахмета.
Прищурившись, Иван взглянул в небо:
– Ну идем, коль зовет.
Пройдя знакомой калиткой, поднялись на галерею. Внизу, во дворе, было как-то необычно шумно, людно, впрочем, некогда было особо присматриваться. Вот и сени.
– Ты уж дальше сам, господине. Заходи сразу, не стучись, – остановилась на пороге Анфиска. – Мне хозяйка еще в амбар пойти велела.
Юркая фигурка девчонки ходко побежала по галерее к лестнице.
– Один, так один, – махнул рукой Иван. – Не заблужусь, чай.
Пройдя полутемными сенями, он открыл знакомую дверь. Вошел, как и сказано было, – без стука. Как всегда – полумрак, чуть дрожащее пламя свечи, лавка с грудой набросанных тряпок – шуба, сарафан, летники. Боярыни что-то нет, видно, чуть задержалась. Интересно, что ж такое она хотела ему сообщить? Раничев подошел ближе к лавке и обмер. То, что от дверей выглядело грудой сброшенной наспех одежды, при ближайшем рассмотрении оказалось мертвым телом седого бородатого мужика в желтых узорчатых сапогах и распахнутом синем кафтане с алмазными пуговицами. Из груди мужика, там, где сердце, торчал устрашающих размеров кинжал с украшенной рубинами рукояткой. Мужик был – мертвее мертвого. А кровь еще не совсем запеклась, свежая… И по полу кровавые пятна. Ну блин, дела! Резко распахнулась дверь. Вздрогнув, Раничев оглянулся…
– Ты все-таки убил его, Иван, – посмотрев на труп, с усмешкой сказала боярыня. В глазах мелькнуло на миг какое-то злобное торжество. Мелькну-ло и…
Глава 10
Апрель 1397 г. Москва. Язык
На то смотрючи миряне
Живут мало не як погане:
Игры, скаки, танцы и плясы,
Таковыи же настали времена и часы.
Ныне большую честь имеют,
Которые и лгать умеют…
«Стишки согласныи что есть человек»
…тут же пропало. Раничев затравленно оглянулся, услыхав за спиной чей-то шепот. В дверях стояли слуги – возница Федор, Анфиска, еще какие-то люди.
– Убрать, – показав на труп мужа, быстро приказала Руфина, и слуги, тяжело протопав по полу, вынесли из горницы грузное тело боярина.
– Я думаю, он первый напал на тебя. – Повернувшись к Ивану, боярыня чуть улыбнулась. Не слишком ли весело для женщины, только что потерявшей мужа?
Раничев попытался было возразить, объяснить ситуацию, но Руфина не слушала его, вернее сказать – не хотела слушать. Уяснив это, Иван замолк, лихорадочно соображая, как ему вести себя дальше.
– Тебе нужно скрыться, – приблизившись, боярыня схватила его за плечи. – И чем быстрее, тем лучше.
– Да, я, пожалуй, пойду, – вымолвил наконец Раничев. – А то что-то уж больно невесело тут у вас. Трупы с ножиками валяются.
Руфина хищно усмехнулась, до боли напомнив сейчас Ивану Владу.
– Нет, – она покачала головой. – Ты не совсем понял меня. Тебе нельзя, никак нельзя оставаться в московских землях. Убитый Хрисанфий был доверенным лицом князя Василия Дмитриевича, уважал его и Киприан. Сыск будет полнейший… Нет, в Москве тебя быстро найдут.
Раничев усмехнулся:
– И что же ты предлагаешь?
– Бежать! Надо бежать, и немедленно.
– Согласен, – кивнул Иван. – И куда?
– В Литву, – оглянувшись на дверь, тихо сказала боярыня. – Только в Литву. У меня там остались друзья, они помогут тебе скрыться от длинных рук князя Василия, уж поверь, руки у него и в самом деле длинные.
Иван обвел горницу задумчивым взглядом. Странно все получается. Как раз в Литву он и стремился, только, конечно, не таким вот образом – в качестве беглеца, обвиненного в убийстве знатного и влиятельного человека.
– Вот что, Руфина, – медленно произнес Иван. – Я думаю, ты знаешь, что я не убийца… Не возражай, выслушай. Я вовсе не отказываюсь ехать в Литву, только могу ли прежде спросить тебя кое о чем?
– Спрашивай, – сверкнула очами боярыня. Нет, вовсе не походила она на убитую горем женщину, даже и не старалась таковою казаться. – Что смогу – отвечу.
– Тохтамыш-царь… Он сейчас в Литве?
Руфина вскинула брови:
– Что тебе до бывшего ордынского царя?
– И все-таки?
– Да, в Литве. Вместе со своим двором он получил земли в Черкассах и Куневе.
– Отлично! – прищурил глаза Иван. – Я готов ехать хоть сейчас.
– Нет, не сейчас, – покачала головой Руфина. – Умеешь обращаться с лошадьми?
Раничев пожал плечами:
– Немного.
– Завтра, сразу после заутрени, подойдешь к Спасской церкви, увидишь там небольшой караван, старшего зовут Димитрием, узнаешь его по синей енотовой епанче. Подойдешь, скажешь, что от боярина Рыльского конюший. С Димитрием доедешь до Белева, а там уж и до Литвы рукой подать.
– Белев, это который в Верховских княжествах? – уточнил Раничев.
Боярыня усмехнулась:
– Да. Дальше, уж извини, тебе одному придется. Как – сам думай. Твой путь – в Киев. А теперь запоминай: в Киеве, на Подоле, найдешь постоялый двор на углу Предместной и Лиственичной, спросишь хозяина, Селивона Натыку, скажешь: «Поклон тебе земной от старца Пантелеймона». Селивон ответить должен: «Храни, Господь, старца». А ежели скажет: «Говорят, преставился недавно мученик», тогда уноси поскорее ноги. Все запомнил?
