Король-отец чувствовал себя немножко нездоровым сегодня вечером после целого дня, проведенного в душных задымленных подвалах, а от воплей пытаемых у него, ко всему прочему, еще и разболелась голова, и поэтому принять ежедневный доклад высших офицеров королевства он поручил своему сыну и наследнику. Пусть мальчик приучается, почувствует себя взрослым, не все ему по кабакам шляться и с прохожими задираться.
И мальчик, почувствовав себя взрослым, не только приучался, но и приучал других. Например, все давно уже запомнили, что если юный принц говорит кому-то «любезнейший», то он имеет ввиду далеко не «милый сердцу». Хуже могло быть только «милейший», потому что, как правило, очень скоро про «милейшего» говорили или хорошо, или ничего.
— Ваше высочество, мы ненадолго прекратили поиски этого преступника, так как людей у нас осталось немного, а в городе зреет недовольство правителем после вчерашнего обстрела южной части Мюхенвальда из катапульт, и мы считаем своим долгом…
— Мне плевать, что вы считаете своим долгом. Вы должны делать то, что я считаю вашим долгом, вы поняли меня?
— Так точно…
— И где ваши люди, позвольте узнать, полковник?
— Его величество по просьбе герцога Айса передал половину моих гв…
— Моих, полковник, моих.
— Да, конечно, ваших гвардейцев ему для укрепления обороноспособности гарнизона, и поэтому…
— Поэтому вы взяли на себя смелость ослушаться моих приказаний, и полное безделье было вашей реакцией на них…
— Никак нет, ваше высочество! — глаза полковника Ольсена встретились с глазам принца, и в них офицер прочел: «милейший». — Мы старались! Мы узнали адрес того красильщика, у которого лукоморцы проживали все это время, и завтра я самолично хотел пойти и арестовать его, чтобы ваше высочество могли собственноручно… собственнолично допросить его!..
— Так чего же ты молчал, болван?! — кронпринц вскочил с места и выхватил меч. — Едем к нему! Немедленно! Остальные все свободны!
— Коня!
— Коня!
— Коня кронпринцу!
— Первый караул — по коням!
— Факелы!
— Факелы!
— Ворота открывай!
— Открыть ворота его высочеству!
— Факелы зажигай!
— Пошел!!!
— Смотри, Гарри, там впереди что-то горит!
— Горит вос-сход во тьме кр-ромешной… Ик.
Вдали от главных улиц фонари не горели, и в ночи черного человека в черной туника, черной рубашке и черных лосинах видно не было, и только по голосу и сивушному амбре Санчес узнавал, что менестрель еще пока рядом.
— Какой восход, ты чего, времени сейчас от силы часа три.
— Ранний восход. Или п-поздний закат.
— Нет, Гарри, я серьезно тебе говорю! Там пожар, и это недалеко от нашей «Радуги», по-моему буквально через дом от нас! Похоже, что это гончарная мастерская кума Тойе. Или ателье матушки Лесли?
— Утром я напишу об этом песню. Ик. Может быть.
— Прибавим шагу. Может, им там нужна помощь.
— Сплясать вокруг к-костра? Фи, Санчес, это же й-язычество.
— Гарри!
— Я имел вв-вв-ввиду — посмотри, какой столб огня — там уже н-ничем н-не…
— Гарри!!!
— Ну ч-чт…
— Это «Радуга»!!!..
— Да нет…
— Да!!!
Ослепленный светом ревущего пламени, Санчес почти налетел на что-то большое, твердое и железное.
Рыцарь!
В свете пожарища колыхнулась отблескивающая металлом масса в черно-красно-желтых плащах.
Королевские гвардейцы…
Огромная рука в перчатке схватила его за плечо и развернула лицом к огню.
— А это кто еще такой?
Повинуясь скорее инстинкту, чем какой-то осознанной мысли, маленький красильщик рванулся, вывернулся из куртки и побежал.
— Это он!!!
— Вон он!!!
— Держи его!!!
— Кто упустит — разрежу на куски!!!
— По коням!!!
— Хватай!!!
С ревом, гиканьем и грохотом отряд понесся в погоню за ставшим в одну минуту бездомным и безработным Санчесом. Вот и сбылась его мечта.
Залаяли собаки. Захлопали ставни. Загудел набат на башне храма — то ли поднимая добровольцев на тушение пожара, то ли возвещая о штурме города, смене династий и конце света вместе взятых.
— Горим!
— Лотранцы!
— Шантоньцы!!!
— Спасайся!!!
— Бей!!!
— С дороги!
— Наводнение!!!
— Грабят!
— Вон он!!!
— Помогите!..
— Воды!!! Воды!!!
Санчес привалился к какой-то стене, не смог устоять на ногах и сполз по ней на землю.
За что-то зацепилась и звучно разорвалась туника на спине.
За сучок?..
Деревянная стена… Это Собачник. Склады и хранилища. Господи Боже наш, Памфамир-Памфалон непорочный… Это куда же меня занесло…
Казалось, что легкие он потерял где-то по дороге. Воздух попадал в трахею и, не находя дальнейшего пути, с раздраженным свистом вырывался обратно. Убивать будут — с места не сойду… Сам сейчас сдохну… Все…
А где же ОНИ? Неужели оторва…
— Кто-то юркнул куда-то туда!
— Кто?
— Кто-то!
— Он где-то здесь!
……………………!
— Где — здесь?
— Где-то!
— Идиот! Я ничего не вижу!
— Так ведь ночь, ваше высочество!
— Кретин!
— Я видел — он свернул куда-то сюда!
— Куда — сюда?! И тот, кто ответит «куда-то» — покойник!
— Надо посветить…
— Все равно не видно…
— Еще факел…
Красильщик попытался вжаться в стену, пополз вдоль нее, мысленно благословляя все святое на свете, за то, что в городе поднялся такой бедлам, что его рваного дыхания и хрипов не слышно уже в пяти метрах.
— Ну, что?
— Ничего не видно, ваше высочество…
— А-а, болваны!..
Послышалась короткая возня — похоже, факел поменял владельца, резкий выдох — и ночное небо прочертила огненная дуга, закончившаяся на крыше ближайшего здания.
— Сейчас разглядим! Готовьтесь!
Санчес просочился сквозь дыру в заборе, через которую в мирное время не всякая кошка пролезла бы, и где вприпрыжку, где на четвереньках, раздирая о камни штаны и ладони, галопом бросился прочь.
