Вот кого бы ему найти, так вот Герку, такого симпатичного
сопляка, поэта, чтоб ему! Ишь ты, шагают, орлы! Экипаж коммунистического труда.
– Здорово, матросы, – сказал я.
Черт-те что, какие чудеса! Сколько отсюда до Москвы – десять
тысяч километров, не меньше, и вот я слышу голос своего бати и хрипну сразу,
неизвестно отчего.
– Здравствуй, Валентин, – говорит он. – С
днем рождения!
– Здравствуйте, папа, – говорю я.
– Получай сюрприз. Скоро буду у вас.
– Чего? – поперхнулся я и подумал: «Опять, что ли,
его замели?» Прямо весь потом покрылся.
– Получил командировку от общества и от журнала. Завтра
вылетаю.
– Да что вы, папа!
– Не зови меня на «вы»! Что за глупости!
– Не летите, папа! Чего вы? Вы же старый.
– Ты недооцениваешь моих способностей, – смеется
он.
– Да мы в море уходим, папа. Чего вам лететь? Я в море
ухожу.
Замолчал.
– А задержаться ты можешь? – спрашивает. –
Отпроситься у начальства.
– Нет, – говорю. – Никак.
– Печально.
И опять замолчал.
– Все-таки нужно лететь, – говорит.
Ах ты, профессор кислых щей! Ах ты, чтоб тебя! Что же это
такое?
– Ладно, – говорю, – папа, попробую. Может
быть, отпрошусь.
Луна плыла под всеми парусами, как зверобойная шхуна «Пламя».
Будто она уносила меня от всех забот и от передряг туда, где непыльно.
Дико хотелось выпить, а в кармане у меня был рубль.
Ну вот, приедете, папа, и узнаете обо всем. Советую еще
обратиться в отдел кадров, к товарищу Осташенко. Черт меня дернул пойти тогда
на каланов с этим татарином! Почти ведь человеком стал, прибарахлился, не пил…
Рубль – это по-старому десятка, сообразил я.
В «Утесе» гулял боцман с «Зюйда». Он захмелил уже четырех
пареньков, а к нему все подсаживались.
– Иди туда, Корень, – сказала мне
официантка. – Доволен будешь.
Я вынул свой рубль и положил его на стол.
– Вот, – сказал я, – обслужи, Раиса, на эту
сумму.
Она принесла мне сто граммов водки и салат из морской
капусты.
«Все, – думал я. – Хватит позориться».
Смотрю, в ресторан шустро так заходит Вовик, не раздетый, в
тулупе и шапке. Топает ко мне.
– Корень, – говорит, – аврал. Собирай всех
ребят, кого знаешь, едем в Талый.
– Иди сходи куда-нибудь, – говорю. – Видишь,
человек ужинает.
– Аврал, – шепчет Вовик. – В Талый пароход
пришел с марокканскими апельсинами.
– Иди сходи куда-нибудь!
– На, посмотри.
И показывает Вовик из-за пазухи чудо-юдо – апельсин.
– Можешь потрогать.
Трогаю – апельсин. Елки-моталки, апельсин!
– А на кой мне апельсины? – говорю. – У меня
сейчас с финансами туго.
А Вовка прямо ходит вокруг меня вьюном.
– Фирма, – говорит, – платит. Давай, –
говорит, – собирай ребят.
Глава 6
Николай Калчанов
– Где Катя? – спросил он.
– Спускается.
Он нагнулся к мотоциклу. Я подошел поближе, и вдруг он прямо
бросился ко мне, схватил меня за куртку, за грудки.
– Слушай, ты, Калчанов, – зашептал он, и если даже
ярость его и злость были поддельными, то все-таки это было сделано
здорово, – слушай, оставь ее в покое. Я тебя знаю, битничек! Брось свои
институтские штучки. Я тебе не позволю, я тебе дам по рукам!
И так же неожиданно он оставил меня, склонился над
мотоциклом. Подбежала Катя.
– Я готова, товарищ капитан, – откозыряла она
Сергею, – колясочник Пирогова готова к старту.
Он закутал ее в коляске своим полушубком, своим походным
«рабочим» полушубком, в котором он обычно выезжал на объекты, в котором он
появлялся и на нашей площадке. Все стройплощадки Фосфатки, Шлакоблоков, Петрова
и Талого знают полушубок товарища Орлова. Всему побережью он знаком, и даже к
северу, даже в Улейконе он известен.
– Благородство, – сказал я, когда он обходил
мотоцикл и коснулся меня своей скрипучей кожей, – благородство плюс
благородство и еще раз благородство.
Он даже не взглянул на меня, сел в седло. Раздался грохот,
мотоцикл окутался синим выхлопным дымом. Меня вдруг охватил страх, я не мог
сдвинуться с места. Я смотрел, как медленно отъезжает от меня моторизованный и
вооруженный всеми логическими преимуществами Сергей, как матово отсвечивает его
яйцеобразная голова, как он при помощи неопровержимых доказательств увозит от
меня Катю.
Катя не успела оглянуться, как я подбежал и прыгнул на
заднее сиденье. Мы выехали из ворот. Она оглянулась – я уже сидел за спиной
Сергея, словно его верный паж.
– Вы благородны, сэр, – шепнул я Сергею на
ухо, – вы джентльмен до мозга костей. И прекрасный друг. Хоть сто верст
кругом пройдешь, лучше друга не найдешь.
Не знаю уж, слышал ли он это в своем шлеме. Он сделал резкий
разворот и уже на хорошей скорости промчался мимо своего дома. Я еле успел
махнуть Стасику и Эдьке, которые стояли в подъезде.
Через несколько минут мы были на шоссе. Сергей показывал
класс – скорость была что надо! Луна дрожала над нами, и, когда мы вылетели из
очередной пади на очередной перевал, она подпрыгивала от восторга, а когда мы,
не сбавляя скорости, устремлялись вниз, она в ужасе падала за сопки.
Грохот, свист и страшный ветер в лицо. Я держался за петлю и
корчился за широкой кожаной спиной. Все равно меня просвистывало насквозь.
– Чудо! – кричал я на ухо Сергею. – Скорость!
Двадцатый век, Сережа! Жми-дави, деревня близко! Ты гордость нашей эпохи!
Суровый мужчина и джентльмен! И даже здесь, в дебрях Дальнего Востока, мы не
обрываем связи с цивилизацией! Все для самоуважения. У тебя есть все, что нужно
современному бюргеру! Скорость и карманная музыка! И под водой ты не
растеряешься – акваланг! Магнитофон, шейкер, весь модерн! И сам ты неплох на
вид!
– И с-а-ам непло-ох на ви-ид! – распевал я.
