– И Тоня отправляла к ней на лето дочь?
Эва пожала плечами:
– Не в Москве же девчонке сидеть, наша
квартира находилась на шумном проспекте, в доме, где был вход в метро, да еще
на первом этаже. Конечно, раньше машин меньше было, но все равно, как апрель
настанет, дышать нечем, о стеклопакетах и кондиционерах тогда и не слыхивали.
Вот и представь себе, каково летом там было! В комнатах духотища, сил нет!
Откроешь окно – шум несется и гарь с проспекта, поэтому Тину и отвозили к
грязнуле! Мать небось так рассуждала: ну какая драма в немытых бабкиных руках?
Зато дочка ночь спать спокойно будет и три месяца чистым воздухом дышать!
– Она хотела как лучше, а получилось как
всегда, – покачала я головой, – гепатит – страшная болезнь, порой на
всю жизнь след оставляет.
Эвелина ухмыльнулась:
– А не было его, гепатита.
– Ты же сама только что…
– Ладно, теперь не перебивай, –
широко улыбнулась пьянчужка, – слушай правду про народную любимицу, белую
и пушистую Валентину Бурскую.
Глава 15
Эвелина тосковала за решеткой несколько раз,
ее жизнь – это цепь посадок и выходов с зоны. И всегда она оказывалась на нарах
по причине дружбы с бутылкой. Выпив крохотную дозу, Эва засыпала, а когда
открывала глаза, то получалось, что влипла в неприятность. То в квартире, где
гудела теплая компания, убили человека, то хозяйку обворовали, а в сумке
Эвелины неизвестно как оказались чужие золотые колечки, то алкашка приходила в
себя в подъезде в окружении ментов, которых приволок незнакомый мужик.
– Сука она, – вопил он, – пошла
со мной в укромное местечко, согласилась дать за копейки и вытащила из кармана
документы вместе с портмоне!
Бедная Эвелина, слабо сопротивляясь, блеяла:
– Не виновата я, ей-богу, заснула от
водки. Что дальше – не помню.
Для нее самой было большим удивлением услышать
о своих «подвигах». Естественно, ей никто не верил, и она вновь оказывалась под
замком, правда, ненадолго, преступления, совершаемые Эвелиной, на большой срок
не тянули, пару раз ее менты просто били и отпускали.
Выйдя за ворота зоны в последний раз, Эва дала
себе зарок не пить, может, она бы и не выдержала трезвого образа жизни, но
заболели почки, последовала операция. Эвелина страшно испугалась за свою жизнь,
сбегала в церковь и перед иконой дала зарок: никогда, ни с кем, ни по какому
поводу она не прикоснется к рюмке.
Сдержать данное обещание было тяжело, еще
труднее оказалось устроиться на службу. Судимую женщину не хотели брать даже на
самую непрестижную работу, но в конце концов Эве повезло, над ней сжалились в
управлении метрополитена. Похоже, там сидели милосердные люди, они вручили
женщине швабру и разрешили мыть одну из платформ. По странному стечению
обстоятельств это оказалась та самая станция, вход в которую располагался в ее
отчем доме.
Эвелина старалась изо всех сил, но после
операции ее часто охватывала слабость и иногда она буквально валилась на
скамейку, в ушах шумело, перед глазами прыгали черные мушки, по спине тек пот.
Рухнув в очередной раз на жесткое сиденье, Эва
услышала тихий голос:
– Здравствуй, деточка.
Уборщица открыла глаза и увидела хорошо
сохранившуюся пожилую даму, одетую в новую шубку.
– Добрый вечер, – с трудом ворочая
языком от усталости, ответила Эва.
– Никак не узнала меня?
– Простите, нет.
Старуха вздохнула:
– Да уж, время никого не красит. Ладно,
напомню, я Зинаида Самуиловна.
Эва ахнула, около нее сидела бывшая соседка,
милейшая Зиночка. Эвелина помнила женщину молодой, веселой и очень приветливой.
Если Зиночка сталкивалась с Эвой во дворе или подъезде, то обязательно
протягивала девочке шоколадку со словами:
– Бери, не стесняйся, мне это добро
девать некуда.
И это было чистейшей правдой, Зиночка работала
акушеркой, и благодарные женщины тащили ей коробки, плитки шоколада и кульки со
сладким. Впрочем, наверное, Зинаида Самуиловна имела от пациенток и более
существенное вознаграждение, потому что незамужняя дама жила очень хорошо,
тщательно следила за своим внешним видом. Но и сейчас, постарев, она не забыла
прежних привычек. Эве приветливо улыбалась не старуха, а пожилая дама с
тщательно уложенными седыми буклями и идеальным маникюром.
– Тетя Зина! – выпалила Эва.
Бывшая соседка поморщилась.
– Сделай одолжение, не величай меня
тетей, право, это смешно.
– Простите, – осеклась Эва, –
по детской привычке вылетело, я вас очень любила!
– И ты мне нравилась, – кивнула
Зинаида Самуиловна, – милый, вежливый, начисто затюканный родителями
ребенок. Сколько раз я говорила Григорию, уж коли решился чужую девочку воспитывать,
так имей милосердие, не гробь детку, она в чем виновата?
Но нет, не по себе, видно, он ношу взвалил, да
и Тонька хороша!
– Значит, я им точно неродная, –
протянула Эва.
– А ты до сих пор не разобралась? –
удивленно вскинулась Зинаида. – Ладно в детстве, но потом бы и понять
могла – чужая ты им!
– Зачем тогда Григорий меня дома
оставил, – горько воскликнула Эва, – уж лучше б в приют отправил!
Зинаида усмехнулась:
– Дело давнее, все поумирали, можно тебе
и правду сказать. Денег Григорию твой отец дал, хорошо заплатил!
– Вы знали моего папу? – закричала
Эва. – Кто он? Хоть намекните!
В глазах Зинаиды мелькнула настороженность.
– Не довелось мне с ним встретиться!
– Отчего же вы тогда про деньги
заговорили?
Зинаида Самуиловна осторожно поправила сильно
взбитую прическу.
– Тоня один раз ко мне прибежала в
истерике, на колени бухнулась да как закричит: «Зиночка, спаси, беги к нам,
Гришка Эвку убивает».
Перепуганная Зинаида метнулась в соседнюю
квартиру и буквально вырвала из рук побелевшего от ярости мужика находившуюся
без сознания дочь. Акушерка же вызвала «Скорую», но приехавшие врачи
констатировали:
– Это просто обморок, следов побоев нет.
– Паскуда, – взревел
Григорий, – убил бы! – Потом он убежал прочь.
