О боги греческие и римские, невские и коми-пермяцкие! Что делает этот скромняга на площадке! Он нападает на кольцо с фанатически горящим лицом, словно террорист на великого князя Сергея Александровича. Чем труднее матч, тем лучше он играет, и всякий раз, попадая в цель, торжествующе потрясает кулаками.
Опасные эти люди мирно ходили два дня мимо нас и мирно раскланивались. Казались ли мы им, спартаковцы, столь же опасными людьми? Вряд ли. Они были уверены в победе, и не без оснований, они были сильнее нас. И все-таки зря они нас не боялись, все-таки зря, они не учитывали одной важной штуки – того, что мы очень любим играть в баскетбол.
На следующий день «Спартак» отправился гулять по проспекту Руставели по горе Давида, пил газированную воду «Логидзе», хрустел молодой редиской, закупал для мам и невест хозяйственные сумки, которыми столь богат город на Куре и так беден город на Неве, смотрел кинокартину «Песни моря», сделанную усилиями двух стран.
– Очень подходящая для сегодняшнего дня кинокартина, – сказал Кондрашин. – Боже упаси перед игрой смотреть какую-нибудь хорошую картину. «Песни моря» – настоящая предстартовая картина.
– А стихи можно читать, Владимир Петрович? – спросил Юмашев.
– Со стихами как раз наоборот, – ответил тренер. – Если хорошее, Толя, хотите прочитать, то читайте, сделайте одолжение.
Юмашев тут же прочел знаменитое:
Мне Тифлис горбатый снится,
Сазандарий чудный звон…
«Большое место в предстартовой подготовке команды занимают культурно-воспитательные мероприятия», – одним-единственным недлинным крючком записал докучливый корреспондент.
Вечером Кондрашин пригласил своих «бойцов» на тренировку. Огромный тбилисский Дворец спорта был пуст, тихие голоса летели под купол и бились там, словно заблудившиеся орлы, и лишь след ступни 54-го калибра говорил о том, что час назад Дворец покинули армейцы.
О Баскетбол проклятый, Ваше Сиятельство Баскетбол! О как ты уже надоел твоим высокорослым подданным! Кажется после какого-нибудь турнира, что год бы не взял мяча в руки, но проходит день-два, и пальцы начинают скучать. Потом начинают скучать локти, плечи, икроножные мышцы и квадрицепсы, и вскоре все тело игрока охватывает неудержимая страсть к Баскетболу.
Утоляя эту жажду, ты высоко подпрыгиваешь и, не спускаясь, бросаешь мяч в корзину, и когда из жадной твоей руки мяч, не касаясь ободка, пролетит через сетку, вот тогда ты почувствуешь удовлетворение. Но этого мало, и так нужно попасть сто, тысячу раз… Сколько раз нужно испытать эту мгновенную физиологическую радость, чтобы пресытиться Баскетболом?
Кондрашин встал под кольцом, а Харитонов на линии аута. Между ними спиной к щиту разместился Белов. Вплотную его прикрывал самый высокорослый спартаковец Иванов. Харитонов бросил мяч Белову, тот подпрыгнул и повернулся в воздухе. Вместе с ним подпрыгнул и Иванов. Мяч над руками Иванова полетел в кольцо. Кондрашин подобрал его и отправил назад Харитонову. Все повторилось.
Так было сделано двадцать раз. Восемь раз Белов попал. Три или четыре раза мяч перехватил Иванов. Лицо Белова иногда передергивалось от боли.
«Нет, не капризничает, опять спина болит, – подумал тренер. – Восемь на двадцать: плохо дело…»
Через четверть часа, когда настил содрогался от топота и стука мячей и когда тренировочный пыл достиг высшего накала, Белов был отправлен на массаж. «Вот уеду в деревню, и все, – думал он, печально шмыгая носом, – уеду в деревню молоко пить…»
А мы забыли про армейцев и про золотые медали и два часа играли в баскетбол за милую душу.
Последняя ночь перед матчем. Урчат, воют, жалобно стонут водопроводные трубы в бывшей «Европе». Дребезжат во всех номерах телефоны: некто таинственный в ночи разыскивает какого-то Гурама Накашидзе.
«Спартак» спит и видит вперемежку то золотые, то серебряные сны. ЦСКА видят только золотые сны: такова установка командования и тренера Гомельского. Толя Юмашев бормочет свозь сон:
Судьба, как ракета, летит по параболе,
Обычно – во мраке, и реже – по радуге.
…Куда ж я уехал! И черт меня нес
Меж грузных тбилисских двусмысленных звезд!
Кондрашин, закинув руки за голову, смотрит на эти звезды и думает о своей команде, об этих мальчиках, которых совсем недавно тренировал в детской спортивной школе, о равномерном движении вверх: 68-й год – четвертое место на Всесоюзном турнире, 69-й – бронза, 70-й – серебро, и вот завтра… завтра… Шагнем ли на последнюю ступеньку? Лучше заранее приучить себя к серебру. ЦСКА сильнее. Кто же спорит, они сильнее, но… Но мы, черт возьми, очень любим играть в баскетбол!
Однажды я окучиваль турнепс для своего пферда, а мимо шпацирен юнге фройляйн Мадиссон. О цветущий блум! О цветущий плум!
– Хелло, профессор! – сказаль она не без улыбка.
– Гутен морген, мисс.
Она уходиль далеко, и мой херц волновался и грустил. О где майне юность? Всю сожраль баскетбольный злой Чикаго. Колени хрустят, копф совсем уже лысый.
– Окучиваешь турнепс, Цу? – вдруг услышаль я и увидель за забор свой альте тренер и менеджер мистер Маф И. Стоуфолл, который когда-то нашел пеня в Шварцвальд, где я окучиваль картофель.
– Иес, сэр, – подтянулся я по привычке.
– Чикаго проигрывает Далласу, – сказал мистер Стоуфолл. – Ты это знаешь, Цу?
– Ноу, сэр.
– Телевизор-то не включаешь?
– Ноу, сэр.
– А во сне-то видишь? – лукаво прищурился он.
Я очень длинно промолчал.
– Третий месяц бьемся, – вздохнул мистер Стоуфолл. – Счет 4789:5001. Одна надежда на тебя, Цу. Все-таки 98 % попаданий.
– Я слишком альт, сэр, – сказаль их и вдруг очень громко кричаль: – Хватит баскетбол! Я не могу больше бегать в трусах перед публикум! Я – господин профессор!
– Пятьсот тысяч хочешь? – спросил он.
– Ноу, сэр.
– Вечную молодость небось хочешь, Цу? – Он снял шляпу и почесал рожки. – Мадиссон-то мимо ходит…
– Ноу, ноу, ничего не хотеть…
– Дом отберу, – сказал. – Ты мне должен сто тысяч. Не знал? А у меня счетик за сорок лет твоей службы составлен. Шнурков сколько порвал? Кед сколько износил? Мыла в душевой сколько смылил? Всего по нынешним ценам сто тысяч. Прощайся с домом, Цу!
– Ауфвидирзеен, сэр, – сказал я. – Битте ко всем чертям.
– Охотно, – он надел шляпу и ушел, виляя хвостиком.
Мой пферд горько заржал, а шмуциге хунды тревожно залаяли. Цурюк! Цурюк! Цум тойфель!
День великой сечи выдался дождливым. Тяжелые тучи висели над Мтацминдой. Спартаковцы хмуро позавтракали и поехали на трамвае в школу киномехаников смотреть фильм, который привезли с собой в авоське.
