Когда мы сдали работы и вернулись к своим настоящим личностям, мы с отцом отправились в Виндзор пить чай. Он спросил меня, как все прошло, и я ответил, что старался изо всех сил. Похоже, он вполне этим удовлетворился и стал более благодушным, из-за чего я лишь ощутил себя еще более виноватым. Я не получил удовольствия от обратной дороги в Бристоль, а когда вернулся домой и матушка задала тот же вопрос, мне сделалось только хуже.
Десять дней спустя я получил из Итона письмо в духе «с прискорбием вынуждены вам сообщить». Набрал я всего тридцать два процента. Перси добился пятидесяти шести, и ему предложили место на Михайлов триместр — к несказанной радости его отца и крайнему недоверию Фроба.
Все бы прекрасно обошлось, не расскажи Перси другу, как именно ему удалось попасть в Итон. Друг поделился со своим другом, тот — еще с одним, который, в свою очередь, сообщил отцу Перси. Граф Бридпорт, кавалер Военного креста, будучи честным человеком, сразу же известил директора Итона. Это привело к тому, что Перси исключили еще до того, как он переступил порог класса. Если бы не личное вмешательство Фроба, со мной могли бы обойтись точно так же в Бристольской классической.
Отец пытался убедить директора Итона, что происшедшее было всего лишь канцелярской ошибкой и, поскольку на самом деле я набрал пятьдесят шесть процентов, меня следует зачислить на место Бридпорта. Но в ответном письме этот довод опровергли, потому что Итон не нуждался в новом крикетном павильоне. В первый день триместра я, как положено, явился в Бристольскую классическую школу.
За первый год я отчасти восстановил свое доброе имя, набрав три сотни перебежек в играх за новичков, и в конце сезона получил право носить на форме командные цвета. Гарри сыграл Урсулу в «Много шума из ничего», а Дикинс остался Дикинсом, так что никто не удивился, когда он получил награду за первый класс.
На второй год я больше узнал о финансовых затруднениях, которые, как видно, испытывала мать Гарри, когда заметил, что он носит туфли, не завязывая шнурки. Тогда он признался, что они жмут, так как стали слишком малы.
А потому, когда всего за несколько недель до того, как мы должны были пойти в шестой класс, сгорела чайная «У Тилли», меня не застало врасплох известие о том, что Гарри не уверен, сможет ли он остаться в школе. Я подумывал спросить у отца, не может ли он помочь, но мама сказала, что я лишь потрачу время попусту. Вот почему я так обрадовался, когда увидел его в воротах школы в первый день триместра.
Он рассказал мне, что его мать устроилась на новую работу в отеле «Рояль», в ночную смену, и прибыль оказалась куда выше, чем она изначально рассчитывала.
На следующие летние каникулы я хотел снова пригласить Гарри к нам в Тоскану, но знал, что отец ни в какую не согласится. Но поскольку Общество ценителей искусства, в котором Гарри теперь сделался секретарем, наметило поездку в Рим, мы договорились встретиться там, даже если это подразумевало визит на виллу Боргезе.
Хотя мы у себя в юго-западной части Англии жили в собственном маленьком мирке, невозможно было не замечать событий на континенте.
Приход к власти нацистов в Германии и фашистов в Италии не особенно волновал среднего англичанина, который по-прежнему по субботам наслаждался пинтой сидра и бутербродом с сыром в местной пивной, а затем, к вечеру, шел смотреть крикет — или, в моем случае, играть в него — на деревенское поле. Это блаженное положение дел продолжалось годами, потому что еще одна война с Германией казалась слишком ужасной, чтобы о ней задумываться. Наши отцы сражались на войне, которая должна была положить конец всем войнам, но теперь непроизносимое оказалось как будто бы у всех на устах.
Гарри без обиняков заявил мне, что, если война будет объявлена, он не пойдет в университет, а немедленно поступит на военную службу, как сделали его отец и дядя около двадцати лет назад. Мой отец, по его собственному выражению, «упустил эту возможность», поскольку он, к несчастью, страдает дальтонизмом, и лица, облеченные властью, решили, что он лучше послужит военной экономике, если останется на своем месте и сыграет важную роль в порту. Хотя я так никогда точно и не узнал, в чем именно она заключалась.
В наш последний год в БКШ мы с Гарри оба решили, что будем поступать в Оксфорд; Дикинсу уже предложили открытую стипендию в Баллиоль-колледже. Я хотел попасть в Дом
[42]
, но репетитор, готовивший меня к поступлению, предельно вежливо сообщил, что Крайст-Чёрч редко берет выпускников классических школ. Поэтому я остановился на Брейзноузе, про который Берти Вустер некогда сказал, что мозги там ни к селу ни к городу.
Поскольку Брейзноуз был также колледжем, где училось больше всего членов университетской крикетной команды, а я набрал три сотни перебежек за последний год, пока являлся капитаном школьной сборной, причем одну из них — на одиннадцатом состязании частных школ, проходившем на стадионе «Лордз», я решил, что у меня есть шансы на успех. Более того, мой классный наставник, доктор Пейджет, заявил, что, когда я отправлюсь на собеседование, в меня, вероятно, бросят крикетным мячом, стоит мне войти в кабинет. Если я его поймаю, мне предложат место. Если словлю одной рукой — стипендию. Эти сведения оказались недостоверными. Однако должен признать, что, когда мы с ректором колледжа прервались промочить горло, он больше расспрашивал меня о Хаттоне
[43]
, чем о Горации.
Пока я учился в школе последние два года, произошли и другие события, удачные и не очень. Джесси Оуэнса
[44]
, получившего четыре золотые медали на Олимпийских играх в Берлине прямо под носом у Гитлера, определенно можно было считать удачей, в то время как отречение Эдуарда Восьмого из-за желания жениться на разведенной американке никак ею не являлось.
Казалось, вся страна разделилась надвое, споря, следовало ли королю отрекаться, — и мы с Гарри тоже. Я не понимал, как человек, рожденный, чтобы стать королем, мог добровольно пожертвовать троном ради женитьбы на разведенной женщине. Гарри относился к положению короля с бо́льшим сочувствием, утверждая, будто нам не понять, что сейчас испытывает бедняга, пока мы не влюбимся сами. Я отметал его слова как полную ерунду — до поездки в Рим, которая изменила наши жизни.
36
Если Джайлз воображал, будто усердно трудился, заканчивая учебу в школе Святого Беды, то за последние два года в Бристольской классической они с Гарри познакомились с нагрузками, прежде известными одному Дикинсу.
Доктор Пейджет, наставник их шестого класса, в недвусмысленных выражениях объяснил, что, если они надеются поступить в Оксфорд или Кембридж, обо всех прочих занятиях придется забыть, поскольку каждое мгновение, не потраченное на сон, понадобится им для подготовки к вступительным экзаменам.
