Наконец, улучив момент, я крикнул:
— Быстро в сторону!
Он едва успел отпрыгнуть, молот с лязгом ударил в едва заметный краешек, решетка согнулась, со второго удара слетела.
Догадавшись, что надо делать, он ударил кулаком в булатной перчатке, но стекло выдержало.
— В сторону, — повторил я.
Не выпуская молот, ударил, стекло рассыпалось. Альбрехт оглянулся.
— Вы хоть знаете, что делаете?
— Нет, — заорал я, — но что это меняет?
И ударил кулаком по широкой головке гриба, успев за секунду до того, как нас сомнет лавина филигонов, а их все больше и больше.
Ужасающий грохот, рев, треск, а затем жуткий вой такой мощи, что я зажмурился и прижал ладони к ушам. Филигоны сбили нас обоих с ног, однако мы вскочили, а филигоны корчились на полу, дергались, их подбрасывало, они дико кричали, а потом из их распахнутых пастей брызнула оранжевая кровь. Глаза с отвратительным звуком лопались, пальцы еще скребли когтями пол, но все слабее и слабее.
Я поднялся, шатаясь, вой становится слабее, Тамплиер торопливо принялся рубить филигонам головы, Сигизмунд с Боудеррией тоже быстро и зло орудовали мечами, Альбрехт оглянулся на меня.
Я сказал сипло:
— Угадали, герцог. Это их убило надежнее, чем наши мечи.
Вой стал тише, но меня все равно не услышали, и лишь когда он совсем истончился до комариного писка, я повторил:
— Это их убило. Возможно, это был сигнал противометеоритной тревоги… кто знает?
Пол чуть качнулся, мне показалось, что стена слегка накренилась, затем в ней возникла косая трещина, похожая на стилизованную молнию.
Мы застыли с оружием в руках, а толстые, как скалы, края пошли в стороны. На той стороне большая комната, четверо филигонов сидят на длинной скамье и крепко держатся обеими руками за блестящий поручень, торчащий из пола. Все намного крупнее тех, кого мы встречали раньше, и у всех четверых рудиментарные рога. Справа от них огромное круглое окно, в которое, как я понимаю, можно смотреть только с одной стороны.
Тамплиер метнулся с такой скоростью, что изумила бы и Сигизмунда, вскинул исполинский меч… Все четыре козлоногих, не поднимая голов, вытянули в его сторону правые руки.
Только я увидел черную молнию, что ударила Тамплиеру в грудь. Он все же упал на них, повалил одного, но со сквозной дырой в груди диаметром в рыцарский шлем уже не шевелился.
Сигизмунд вскрикнул и метнулся следом, каким-то чудом избежал разряда или отразил освященным щитом паладина, рассек крайнего почти надвое, занес меч для второго удара…
Беззвучный взрыв разнес его тело на куски.
Боудеррия неуловимо быстро оказалась передо мной, я успел увидеть ее тело в огне, а в спине огромную сквозную дыру.
Я заорал в горе и ярости, сгорая от стыда:
— Да что я за мужчина, если меня закрывают собой женщины?
Норберт и Альбрехт прыгнули одновременно, мешая друг другу, а я свирепым ударом рассек голову самому крупному из козлоногих.
Падая, он протянул руку к одному из оставшихся, я услышал, как с его губ сорвалось:
— Кракуррах!
На отвратительно белой, как у глубоководной рыбы, ладони вспыхнул темным зигзагом некий знак. Второй вскинул руку, знак на руке первого исчез, зато появился на ладони того, кому передал.
Кончик моего меча с треском рассек и ему череп. Фонтанами ударила кровь, филигон вперил в меня ненавидящий взгляд единственного уцелевшего глаза, но нашел в себе силы повернуться к последнему оставшемуся в живых.
— Кракуррах, — проговорил он с трудом и поднял руку с обращенной вперед ладонью.
Тот метнул на меня дикий взгляд, но старший уже умирает, и он торопливо вскинул руку в ответ. Я с силой рубанул по ней клинком, отсекая от тела, как ветку дерева, в тот же миг на ладони умирающего вспыхнула змейка, исчезла, а я взвыл и затряс ладонью. Там резануло жгучей болью, сверху приклеился тот самый знак, раскалился докрасна и начал погружаться под кожу.
Жар через пару секунд исчез, еще секунды три там оставался, быстро теряя блеск, темный контур молнии.
Альбрехт тяжело поднялся, хватаясь за филигонский поручень.
— Доблестный барон Дарабос мертв, — прохрипел он, — и все уходит под землю. Гномы…
Я подбежал к иллюминатору, сердце сжалось. Далекая отсюда земля стремительно приближается. Маркус с неработающими двигателями перестал держаться в заданной точке пространства.
— Отворить все двери! — заорал я.
Ничего не случилось, Альбрехт проговорил с трудом:
— Но мы победили. Маркус будет нашей могилой и нашим победным надгробием…
Я сжал и разжал пальцы, вытянул руку раскрытой ладонью вперед.
— Кракуррах… Открыть все входы!.. Все шлюзы!
Раздался скрежет, грохот, пол и стены дрогнули.
С окна исчез фильтр, оно даже расширилось, несмотря на яркий солнечный день с той стороны.
Альбрехт прошептал:
— Ваше величество… эта штука… послушалась?
— А хто у нас император? — отрезал я. — Быстро туда!
Сильно хромая, он поспешно доковылял до странного иллюминатора.
— Высоко!..
— Как только опустимся, — велел я, — прыгайте так, как никогда не прыгали даже в детстве, если оно у вас было!.. Ну?
Далекая земля поднимается к нам, твердая и залитая солнцем, багровая стена Маркуса уходит в нее без малейших зазоров, словно нож в мягкое масло.
Альбрехт прошептал:
— Мы не побывали и в десятой части Маркуса!.. Мало ли чего там скрывается?.. А сейчас, слава Господу, похоронено. Вы гений, ваше величество!
— Да, — ответил я с горечью, — он самый.
Пространство внизу, включая и половинку холма со скардером, усеяно телами павших. Как сэр Келляве и обещал, вся наша армия ринулись в лобовую атаку, чтобы ворваться на плечах отступающих в Маркус.
Пленники, которые во главе с отважным сэром Джоном вступили в бой в отряде Волсингейна, тоже далеко не ушли, лежат вперемежку с телами закованных в блестящие доспехи рыцарей, где и сам Волсингейн с мечом в руке.
— Пора! — закричал я. — Ну!
Альбрехт все еще не решался, я грубо ухватил его за шиворот, рванул с силой и буквально выбросил из Маркуса, а сам прыгнул следом.
Альбрехт рухнул на землю, раскинув руки, я упал сверху, больно ударившись коленом о рукоять его меча.
Огромное окно быстро уходит вместе со всей багровой стеной в землю… но закрывается, избегая момента соприкосновения с почвой. Далекий прежде купол, теперь уже купол, опускается подобно тонущему в озере камню.
