Онлайн книга «Голос»
Я позвонил Штейну. — Здорово, — говорю, — тебя можно поздравить. — Рано. Ответ будет в среду. — Какой ответ? — Поеду я в Швецию или не поеду. Говорят — нет опыта поездок в капстраны. А где взять опыт, если не пускают?.. Ты бывал в капстранах? — Нет. Меня и в соц-то не пустили. Я в Болгарию подавал… — А я даже в Югославии был. Югославия — почти что кап… — Я звоню из клиники. У тебя сын родился. — Мать твою! — воскликнул Штейн. — Мать твою!.. Теппе протянул мне листок с каракулями. — Рост, — говорю, — пятьдесят шесть, вес — три девятьсот. Лена чувствует себя нормально. — Мать твою, — не унимался Штейн, — сейчас приеду. Такси возьму. Теперь нужно было вызвать фотографа. — Звоните, звоните, — сказал Теппе. Я позвонил Жбанкову. Трубку взяла Лера. — Михаил Владимирович нездоров, — сказала она. — Пьяный, что ли? — спрашиваю. — Как свинья. Это ты его напоил? — Ничего подобного. И вообще, я на работе. — Ну, прости. Звоню Малкиэлю. — Приезжай, ребенка сфотографировать в юбилейный номер. У Штейна сын родился. Гонорар, между прочим, двойной… — Ты хочешь об этом ребенке писать? — А что? — А то, что Штейн — еврей. А каждого еврея нужно согласовывать. Ты фантастически наивен, Серж. — Я писал о Каплане и не согласовывал. — Ты еще скажи о Гликмане. Каплан — член бюро обкома. О нем двести раз писали. Ты Каплана со Штейном не равняй… — Я и не равняю. Штейн куда симпатичнее. — Тем хуже для него. — Ясно. Спасибо, что предупредил. Говорю Теппе: — Оказывается, и Штейн не подходит. — У меня были сомнения. — А кто меня, спрашивается, разбудил? — Я разбудил. Но сомнения у меня были. — Что же делать? — Скоро еще одна родит. А может, уже родила. Я сейчас позвоню. — А я выйду, прогуляюсь. В унылом больничном сквере разгуливали кошки. Резко скрипели облетевшие черные тополя. Худой, сутулый юноша, грохоча, катил телегу с баком. Застиранный голубой халат делал его похожим на старуху. Из-за поворота вышел Штейн. — Ну, поздравляю. — Спасибо, дед, спасибо. Только что Ленке передачу отправил… Состояние какое-то необыкновенное! Надо бы выпить по этому случаю. «Выпьешь, — думаю, — с тобой… Одно расстройство». Я не хотел его огорчать. Не стал говорить, что его ребенок забракован. Но Штейн уже был в курсе дела. — Юбилейный материал готовишь? — Пытаюсь. — Хочешь нас прославить? — Видишь ли, — говорю, — тут нужна рабоче-крестьянская семья. А вы — интеллигенты… — Жаль. А я уже стих написал в такси. Конец такой: На фабриках, в жерлах забоев, На дальних планетах иных Четыреста тысяч героев, И первенец мой среди них! Я сказал: — Какой же это первенец? У тебя есть взрослая дочь. — От первого брака. — А, — говорю, — тогда нормально. Штейн подумал и вдруг сказал: — Значит, антисемитизм все-таки существует? — Похоже на то. — Как это могло появиться у нас? У нас в стране, где, казалось бы… Я перебил его: — В стране, где основного мертвеца еще не похоронили… Само название которой лживо… — По-твоему, все — ложь! — Ложь в моей журналистике и в твоих паршивых стишках! Где ты видел эстонца в космосе? — Это же метафора. — Метафора… У лжи десятки таких подпольных кличек! — Можно подумать, один ты — честный. А кто целую повесть написал о БАМе? Кто прославлял чекиста Тимофеева? — Брошу я это дело. Увидишь, брошу… — Тогда и не упрекай других. — Не сердись. — Черт, настроение испортил… Будь здоров. Теппе встретил меня на пороге. — Кузина родила из шестой палаты. Вот данные. Сама эстонка, водитель автокары. Муж — токарь на судостроительном заводе, русский, член КПСС. Ребенок в пределах нормы. — Слава богу, кажется, подходит. Позвоню на всякий случай. Туронок сказал: — Вот и отлично. Договоритесь, чтобы ребенка назвали Лембитом. — Генрих Францевич, — взмолился я, — кто же назовет своего ребенка Лембитом! Уж очень старомодно. Из фольклора… — Пусть назовут. Какая им разница?! Лембит — хорошо, мужественно и символично звучит… В юбилейном номере это будет смотреться. — Вы могли бы назвать своего ребенка — Бовой? Или Микулой? — Не занимайтесь демагогией. Вам дано задание. К среде материал должен быть готов. Откажутся назвать Лембитом — посулите им денег. — Сколько? — Рублей двадцать пять. Фотографа я пришлю. Как фамилия новорожденного? — Кузин. Шестая палата. — Лембит Кузин. Прекрасно звучит. Действуйте. Я спросил у Теппе: — Как найти отца? — А вон. Под окнами сидит на газоне. Я спустился вниз. — Але, — говорю, — вы Кузин? — Кузин-то Кузин, — сказал он, — а что толку?! Видимо, настрой у товарища Кузина был философский. — Разрешите, — говорю, — вас поздравить. Ваш ребенок оказался 400 000-м жителем нашего города. Сам я из редакции. Хочу написать о вашей семье. — Чего писать-то? — Ну, о вашей жизни… — А что, живем неплохо… Трудимся, как положено… Расширяем свой кругозор… Пользуемся авторитетом… — Надо бы куда-то зайти, побеседовать. — В смысле — поддать? — оживился Кузин. Это был высокий человек с гранитным подбородком и детскими невинными ресницами. Живо поднялся с газона, отряхнул колени. Мы направились в «Космос», сели у окна. Зал еще не был переполнен. — Денег — восемь рублей, — сказал Кузин, — плюс живая бутылка отравы. Он достал из портфеля бутылку кубинского рома. Замаскировал оконной портьерой. |